Международное морское право никак не ограничивает порядок применения оружия военными кораблями
Создание украинского военного флота было предсказано американским писателем О’Генри в 1904 году, почти за сто лет до появления Украины на карте мира, — не без доли иронии говорит историк из Санкт-Петербурга, Александр Зимовский. — Вот что он писал:
«В конституции этой приморской банановой республики была полузабытая статья, которая предусматривала создание военного флота. Эта статья вместе со многими другими, более мудрыми, лежала без всякого движения с первого дня основания республики. У Украины (в смысле, у Анчурии) не было флота, и флот ей не был нужен».
Перед нами вся история военного флота Украины в одном абзаце. И говорить тут дальше не о чем. Оценку боеспособности ВМСУ я оставляю на долю экспертов по военно-морскому и водолазному делу. Ещё можно привлечь экспертов из Вторчермета, например. Тем более, что мы увидели боевые возможности украинского флота во всей красе только что. Гораздо интереснее выглядит правовая сторона инцидента. В правовом поле Украины инцидент молниеносно трансформировался в военное положение. Внутриполитические украинские последствия я не буду рассматривать, это их дело.
Авторы этой, довольно примитивной, провокации сидят, конечно, не в Киеве. На наших глазах провернули финт, до боли напоминающий Тонкинский инцидент 1964 года. Сфальсифицированная атака якобы вьетнамских катеров на американский эсминец «Мэддокс» тогда привела к тому, что президент Линдон Джонсон в считанные часы получил особые полномочия на использование армии и флота США по своему усмотрению, без дальнейшей возни в Конгрессе. Сегодня мы эту схему увидели на Украине. И сейчас многострадальный украинский народ, услышав о введении военного положения, с надеждой ждёт интервенции.
Теперь к собственно правовой основе. Много говорят о режиме Азовского моря. Это всё благоглупости. Есть правила прохода Керчь-Еникальского канала, по всем вопросам — к капитану Керченского порта.
Кейс с арестом украинских кораблей предполагает, что стороны действуют в режиме открытого моря (Конвенция об открытом море) и в режиме территориального моря (Конвенция о территориальном море и прилежащей зоне). И, разумеется, опираясь на Конвенцию по морскому праву. Согласно Конвенции о территориальном море, Россия может принимать в своем территориальном море меры, необходимые для недопущения прохода, не являющегося мирным (ст. 16−1).
Россия имеет также право принимать необходимые меры в отношении судов, направляющихся в его внутренние воды, для предупреждения каких-либо нарушений тех условий, на которых эти суда допускаются в эти воды (ст. 16−2). Украинские военные корабли и вспомогательный корабль ВСМУ эти правила грубо нарушили. Россия использовала необходимые разумные меры, предписываемые международным морским правом. Международное морское право никак не ограничивает порядок применения оружия военными кораблями. Оружие применяется решением командира корабля и/или вышестоящих начальников.
За последние дни мы наслушались «аргументов», дескать, место инцидента — это «территориальное море Украины». Полная чушь, конечно. Давайте рассматривать данный «аргумент» из соображений беспристрастности и морской вежливости. Украинское территориальное море? Ну, что ж, Конвенция по территориальному морю для всех одинаковая. Тогда почему военные корабли Украины не предприняли мер по защите своих территориальных вод? Почему три эти украинские «галоши» не открыли предупредительный огонь и не выдворили российских «нарушителей» и «агрессоров». И не только сегодня, а вообще с момента триумфального возвращения Крыма в состав России, почему?
Нет юридически обоснованных аргументов? Тогда выполняйте команды русских кораблей: «Стоп машина! Лечь в дрейф, приготовиться принять на борт досмотровую партию». Всё как у побережья Сомали. Международное морское право — это вам не вареники лопать.
Кстати, есть интересный прецедент (на самом деле, их много, но этот показательный). В 2014 году корабль береговой охраны США Monomoy находился на патрулировании, внимание, в Персидском заливе, и вступил в огневой контакт с иранским рыболовным парусно-моторным дау вблизи побережья Исламской Республики Иран. Казалось бы, где Майами, а где Персидский Залив? Я вам скажу: на расстоянии 8870 морских миль по самому короткому маршруту. Впечатляющий радиус полномочий у американской береговой охраны, да? Поэтому стесняться не надо. «Не стесняйтесь!» — это вообще главный тезис при защите российских территориальных вод, в частности, и российских интересов вообще. Так что продолжим.
Другой аспект: осуществление военными кораблями России права преследования. Здесь и того проще. «Преследование по горячим следам иностранного судна может быть предпринято, если компетентные власти прибрежного государства имеют достаточные основания считать, что это судно нарушило законы и правила этого государства. Такое преследование должно начаться тогда, когда иностранное судно или одна из его шлюпок находится во внутренних водах, в архипелажных водах, в территориальном море или в прилежащей зоне преследующего государства, и может продолжаться за пределами территориального моря или прилежащей зоны только при условии, если оно не прерывается» (ст. 111−1 Конвенции ООН по морскому праву).
И здесь правовые положения вполне логичны и понятны. Вторглись украинские горе-судоводители в чужие территориальные воды? Бывает. Заметили их хозяева территориальных вод? Командуйте «самый полный вперёд» и уходите под защиту своих берегов. Вам же танкист-флотоводец, командующий ВМСУ, объяснял, что «Крым — территория Украины»? Вот и жмитесь поближе к Ялте. Или в легендарный Севастополь, город русских моряков. Конец-то один — стоять у пирса под дулами российских часовых.
Ещё, конечно, можно кингстоны открыть и с честью на дно, под звуки «щеневмерлы». Но как их откроешь, когда старпом по внутрикорабельной связи шепчет: «Мыкола, а нас за що?!»
Поэтому не дело ВМСУ выходить на морской оперативный простор, их дело — каботаж. Там и правила судоходства помягче, и матросики украинские живее будут.