Любопытно, что демографическая паника — один из наименее обсуждаемых факторов, определяющих поведение восточных европейцев по отношению к беженцам. А между тем этот фактор — один из главных. В новейшей истории Центральной и Восточной Европы нации и государства имеют обыкновение исчезать.
За последние 25 лет около 10% болгар покинули свою страну, чтобы жить и работать за границей. Согласно прогнозам ООН, к 2050 году население Болгарии сократится на 27%. Тревога по поводу «этнического исчезновения» ощущается у многих малых наций Восточной Европы. Прибытие мигрантов для них — это свидетельство их ухода из истории, и популярный аргумент, который гласит, что стареющей Европе нужны мигранты, только усиливает растущее чувство экзистенциальной меланхолии.
Когда смотришь по телевизору, как пожилые местные жители протестуют против заселения беженцев в свою наполовину обезлюдевшую деревню, где за последние несколько десятилетий не родилось ни одного ребенка, сердце болит за обе стороны — и за беженцев, и за старых одиноких людей, у которых их жизненные миры исчезают на глазах.
Останется ли через 100 лет кто-нибудь, кто будет читать болгарскую поэзию? Более того, насажденный коммунистами секуляризм сделал людей в Центральной и Восточной Европе очень чувствительными к риску разрушения своей христианской идентичности. Сегодня не нужно быть верующим, чтобы беспокоиться о будущем христианства и христианской культуры в Центральной и Восточной Европе. Стоит также помнить, что именно этот регион имеет, пожалуй, наиболее сложные отношения с исламом. Здесь есть два типа стран: такие как Болгария, имеющая самое большое мусульманское меньшинство в Европе и находящаяся на границе с мусульманским миром, и такие как Словакия — страна без единой мечети. По противоположным причинам и Болгария, и Словакия очень обеспокоены тем, что беженцы в большинстве своем являются мусульманами.
Способствует дефициту сострадания в Восточной Европе и неудавшаяся интеграция цыган. Люди здесь боятся чужаков, потому что не верят в способность своего общества и государства интегрировать хотя бы тех «других», которые уже находятся в их среде. Во многих странах региона цыгане — не просто безработные, но и в принципе не могут работать по найму, потому что очень рано бросают школу и не приобретают навыки, требуемые на рынке труда XXI века. Именно провал интеграции цыган заставляет людей в Восточной Европе думать, что их страны «не сумеют» справиться с интеграцией иммигрантов. И тот факт, что выходцы из стран Восточной Европы и беженцы, прибывающие из Азии или с Ближнего Востока, довольно часто в конечном итоге оказываются конкурентами на западном рынке труда, не способствует тому, чтобы граждане восточноевропейских государств положительно относились к политике интеграции этих беженцев. Выходцы из стран западной части Балканского полуострова представляют собой, пожалуй, наиболее яркий пример побочного ущерба, наносимого нынешним кризисом: их — для того чтобы Германия могла справиться с растущим притоком новых беженцев — решено отправить обратно домой без всякой надежды на то, что когда-нибудь они смогут вернуться в ЕС.
Ресентимент по поводу космополитизма
Но главное, что разделяет Восток и Запад, — это глубоко укоренившееся в Центральной Европе недоверие к космополитическому мышлению. Сегодня ресентимент в отношении этого образа мысли, во многом напоминающий нам об успехах кампании сталинских времен по борьбе с безродным космополитизмом, проходившей и в социалистических странах Европы, хорошо просматривается за растущим стремлением избирателей поддерживать политических лидеров, выступающих с нативистскими идеями. Главным преимуществом этих лидеров является то, что они не говорят на иностранных языках, не интересуются иными культурами и избегают ездить в Брюссель.
Писатель Йозеф Рот провел большую часть межвоенных десятилетий, скитаясь по Европе и находя убежище в вестибюлях гранд-отелей, потому что гостиницы представлялись ему последними остатками старой габсбургской империи, открыткой из потерянного мира, местом, где он чувствовал себя как дома. Некоторые центральноевропейские интеллектуалы разделяют ностальгию Рота по космополитическому духу империи, но обычным гражданам Центральной Европы он чужд. Они чувствуют себя комфортно в своих национальных государствах и с глубоким недоверием относятся к тем, чьи сердца — в Париже или Лондоне, деньги — в Нью-Йорке или на Кипре, а лояльность — в Брюсселе. Как сказал Тони Джадт, «с самого начала восточные и “центральные” европейцы, чья идентичность в основном состояла из набора отрицаний — не русские, не православные, не турки, не немцы, не венгры и так далее, — переживали процесс государственного строительства как процесс навязывания им провинциальности. Их элитам приходилось выбирать между космополитической верностью экстерриториальной организации или идее — Церкви, империи, коммунизму или в последнее время “Европе” — и тесным горизонтом национализма и местного интереса». Быть космополитом и в то же время быть «хорошим поляком», «хорошим чехом» или «хорошим болгарином» при существующем раскладе невозможно. И это исторически укорененное подозрительное отношение ко всему космополитическому, а также прямая связь между коммунизмом и интернационализмом, отчасти объясняют тревожность, с которой в Центральной Европе реагируют на кризис, вызванный притоком беженцев. В этом отношении наследие нацизма и наследие коммунизма существенно различаются. Для немцев решительный выбор в пользу космополитизма был еще и способом избавиться от ксенофобского наследия нацизма, а в Центральной Европе, как можно утверждать, антикосмополитизм частично коренится в отвращении к интернационализму, навязывавшемуся коммунистами.
Возвращение пропасти между Востоком и Западом
Итак, насколько серьезные последствия для будущего ЕС сулит раскол между Западом и Востоком Европы, вызванный различием их реакций на приток беженцев? Исчезнет ли он так же, как разделение между «старой Европой» и «новой Европой», о которых говорил Дональд Рамсфелд, исчезло в тот самый момент, когда жители Центральной Европы выступили против войны, затеянной Джорджем Бушем в Ираке, — или, может быть, он приведет к возникновению двухъядерного Европейского союза? Возможна ли европейская солидарность при отсутствии солидарности с наиболее уязвимыми людьми в мире?
Многие в Центральной Европе сегодня указывают на то, что отрицательное отношение к беженцам усиливается и в западной части ЕС, а значит, говорят они, Европа больше не разделена и до восстановления европейского единства надо лишь дождаться выборов в Германии, на которых Меркель проиграет. Теперь, когда немцы разочаровались в политике открытых дверей, различия будет легко преодолеть. Многие люди в центральноевропейских странах с радостью отмечают смену настроения на Западе как победу трезвого реализма, свойственного Восточной Европе, над лицемерным морализмом Запада. Нельзя не заметить злорадства, когда читаешь комментарии из Центральной Европы по поводу «закона о ювелирных украшениях», единогласно принятого парламентом Дании: согласно этому закону, правительство конфискует у беженцев любые ценные вещи, стоимость которых немного превышает 1000 евро. Вот, значит, как выглядит сострадание западных европейцев?
Но парадокс раскола в ЕС, вызванного наплывом беженцев, заключается в том, что сходство антииммигрантских настроений не сблизит Западную и Центральную Европу. Оно даже разделило их еще больше. В отличие от лозунгов «Германия для немцев» или «Болгария для болгар», лозунг «Европа для европейцев» в политике не работает. Многим консервативным немцам, выступающим против того направления, в котором развивается немецкое общество, румыны или болгары не менее чужды, чем сирийцы, в то время как в глазах космополитически настроенных немцев, которые приветствуют политику интеграции беженцев, провозглашенную Ангелой Меркель, жители Центральной Европы с их племенным мышлением являются основным препятствием на пути к построению открытого общества в ЕС. Как ни печально, раскол по вопросу о беженцах еще раз подтвердил все те предрассудки, которые питали Восток и Запад в отношении друг друга.
Этот кризис также демонстрирует, что европейская солидарность невозможна в отрыве от своих корней, уходящих в ценности эпохи Просвещения. В тот момент, когда восточные европейцы заявили: «Мы беженцам ничего не должны», многие на Западе поняли, что и они ничего не должны Восточной Европе.
This article was first published in Frankfurter Allgemeine Zeitung, 1 March 2016 (German version) and IWMpost 117 (2016) (English version) and has been provided by Eurozine.