Интеллектуальное, социальное и культурное взаимодействие монголов и оседлых народов на периферии Монгольской империи может быть лучше понято в рамках русско-монгольских политических и экономических отношений. Как и в некоторых других странах, монголы оставили нетронутой политическую структуру Руси, предпочтя манипулировать русской княжеской династией, а не сместить ее.
Даже если монголы не держали гарнизонов в русских городах, а оставались главным образом в степи, монгольские администраторы оказывали значительное влияние на события в лесной зоне. Неудивительно, что русские, как многие оседлые народы, завоеванные монголами, позаимствовали немало военных, фискальных и административных институтов у монголов, из которых легче всего распознать знаменитую монгольскую почтовую службу, ям. Монгольские дипломатические обычаи были усвоены, но применялись после свержения монгольской власти Московией, русским государством раннего Нового времени, только в отношениях с «восточными» народами, хорошо знакомыми с «восточными» нравами, а не в контактах с европейцами.
Само монгольское завоевание было, конечно, предельно разорительным. Понадобилось столетие, чтобы экономика восстановилась, но восстановление произошло, о чем свидетельствует возобновление выпуска серебряных монет и строительства каменных зданий, в первую очередь церквей. Присоединение Руси к евразийскому Шелковому пути облегчило выгодную международную торговлю в городах, связанных с рекой Волгой.
Средневековая Русь была «рукописной» цивилизацией; книгопечатание не существовало на Руси до второй половины XVI столетия, а серьезную роль приобрело только столетием позже. Русь также испытывала недостаток интеллектуального наследства, обычно ассоциирующегося у европейцев с античной интеллектуальной традицией (классическим древнегреческим и древнеримским наследием), университетами, римским правом и Ренессансом. На Руси были интеллектуалы, преимущественно из духовенства, образованные и сведущие в Священном Писании и патристике, но они не проявляли склонности к политической теории или каким-либо обобщениям и были много менее космополитичны, чем средневековые армянские хронисты. Эта масса культурных «недостатков» окрашивает любые попытки выявить влияние монголов на духовную культуру Руси. Вообще данные о социальной и культурной истории немногочисленны. Монгольское влияние на «более высокую» русскую культуру, которая была исключительно православной христианской, в сфере литературы и искусства отсутствовало (за исключением налогового иммунитета для Русской православной церкви, который лежал в основании ее финансовой возможности спонсировать церковное строительство, иконописание и летописание). По иронии, Русь не могла подвергнуться влиянию летописной традиции Джучиева улуса, поскольку последний таковой не имел.
Непрямой характер монгольского политического господства давал русским возможность трактовать свое подчинение монголам уникальным для истории Монгольской империи образом. В общем и целом, с оговоркой о свойственных децентрализованной рукописной культуре непоследовательностях, русские избегали признавать, что они были завоеваны. Летописи описывали реалии монгольской власти — русские князья ездили на поклон к монгольским ханам в Каракорум и Сарай, монгольские должностные лица проводили переписи и собирали подати в русских княжествах и городах-государствах, монгольские карательные экспедиции подавляли политическое сопротивление, но летописцы чаще говорили, что монголы «взяли» или «разграбили» города Руси, чем использовали терминологию, указывающую на потерю суверенитета, на завоевание. Действительно, русские авторы иногда определяли Русь как улус хана, но не соотносили это представление с повествованиями о монгольских кампаниях 1237—1238 и 1239—1240 гг. Поскольку русские избегали определенного признания монгольского суверенитета, понятно, что средневековые русские источники никогда не отмечали какое-либо «освобождение» от «татарского ига», тем более что последнего термина тогда еще не существовало. «Интеллектуальная уступка» зависимости от иноземной власти, выраженная в идее, что русские были «в воле» монголов, была усложнена постоянным признанием на Руси легитимности династии Чингисидов. Только законные ханы именовались «царями», их сыновья (по-тюркски «султаны») «царевичами», их жены (ханши) «царицами». Когда это было политически целесообразно, русские использовали чингисидскую легитимность против не принадлежащих к династии «делателей ханов» в улусе Джучи, таких как Мамай и Едигей, и даже против великого среднеазиатского завоевателя Тимура, обвиняя их в, быть может, единственном политическом преступлении, в котором они были неповинны, — в узурпации титула «хан» или совершении государственной измены. Даже после распада Джучиева улуса Россия продолжала признавать достоинство Чингисидов (в отношении таких государств-наследников улуса Джучи, как Казанское и Крымское ханства, возглавляемых Чингисидами, выбора не было), и одновременно изобретались (в XVI в.) исторические схемы, в которых утверждалась идея о непрерывной преемственности между Киевским государством и Московией, как если бы монгольского завоевания никогда не было.