Я был на улицах Чикаго в 1968 году во время съезда Демократической партии. Прошло лишь несколько месяцев после того как были застрелены Бобби Кеннеди (Bobby Kennedy) и Мартин Лютер Кинг (Martin Luther King). «Истеблишмент», как мы это тогда называли, был готов номинировать вице-президента Хуберта Хамфри (Hubert Humphrey), — представителя из Среднего Запада, в начале своей вашингтонской карьеры прослывшего яростным оратором-прогрессистом, но теперь в основном считавшегося американской молодежью марионеткой и прислужником злых сил, разжигающих вьетнамскую войны.
Я вообще не протестовал, а был скорее журналистом любителем, желавшим стать свидетелем исторических событий. За эти три дня я много поработал в Линкольн парке и Грант парке, а потом на Мичиган авеню в ночь ужасного апофеоза Хамфри, когда ситуация стала совершенно неуправляемой и в воздухе появились канистры со слезоточивым газом. Но на этом все и закончилось. Никто не погиб от рук полиции или демонстрантов и мы все вернулись в институт, — кстати говоря, мое высшее образование в Университете штата Нью-Йорк (SUNY) тогда стоило $500 в год. Никсон (Nixon) стал утешительным призом
В те времена было стильно убивать политических лидеров. Сегодня модно убивать полицейских. Трудно себе представить более простые мишени. Они всегда стоят прямо там, где начинаются проблемы – у всех на виду и легко узнаются в своей форме. Именно такая картинка появилась сегодня на первой странице газеты The New York Times: тонкая синяя линия в Кливленде, где начинается съезд Республиканской партии, чтобы номинировать златовласого незнакомца Дональда Трампа (Donald Trump). В жизни мало что можно прогнозировать с уверенностью, но учитывая мрачные события последних нескольких недель, трудно представить, что на республиканском съезде удастся избежать смертоносных перестрелок.
Может быть, полицейские просто решат не выходить на улицу и не делать себя мишенями. Но вероятность этого не велика. Чиновники из штата Огайо говорят о приостановке действия закона об «открытом ношении оружия» на время проведения съезда. Это, вероятно, будет лучше в «оптическом» смысле, чем, например, в случае вооруженной толпы, размахивающей автоматическими винтовками, но даже если действие этого закона будет приостановлено не трудно представить, что кто-то принесет оружие в чехле от гитары или рюкзаке. Идеи убийства витает в воздухе, как смертоносные духи из ящика Пандоры.
Может быть черному президенту Обаме (Obama) пора обратиться к черному населению и сказать, что их жалобы на полицию сфабрикованы. Что Алтон Стерлинг (Alton Sterling) не был респектабельным гражданином, а уголовником рецидивистом с пистолетом; что нам до сих пор точно неизвестно, что точно делал в своей машине Филандо Кастиль (Philando Castile), когда его застрелили; что следует стряхнуть волшебную пыльцу с инцидента с Майклом Брауном (Michael Brown) в Фергюсоне и случая с «игрушечным» пистолетом Тамира Райса (Tamir Rice), а также всех остальных неоднозначных ситуаций последних нескольких лет, вызвавших текущий кризис в расовых отношениях.
В ином случае ситуация в Америке все больше напоминает расовую войну. Политическим и общественным лидерам пока так и не удалось убедительно провести тот самый «разговор о расовых проблемах», фантом которого так давно витает в жизни нашей страны. Очевидно, что вести его – слишком болезненно. Притворство с этим связанное достигло смехотворных масштабов, — примером тому служит недавнее заявление Хиллари Клинтон (Hillary Clinton) о том, что «белым необходимо осознать нашу привилегированность», а также пустые призывы к объединению.
И черной и белой Америке, особенно либеральной Америке Хиллари Клинтон, следовало бы задать себе вопрос: почему мы так яростно защищаем идею о том, что черным не следует волноваться об ассимиляции в общую культуру нации (или в то, что от нее еще остается)? Вот что делает идиотский культ «разнообразия» (diversity) в сопровождении еще более идиотской идеи о том, что тем, кто не желает быть включенными в общую культуру требуется «включенность». Урон, нанесенный 50 годами применения этих догм, должен быть очевидным. Но эмоции несут нас всех мимо идеи самоанализа. Возможно «разговор о расовых проблемах» произойдет только после еще больших конвульсий, когда людям наконец надоест то, что натворила их собственная бесчестность.