Мне выпало прийти в этот мир за месяц до начала Второй мировой войны, я родился в 1939 году. И поэтому чуть-чуть хотел бы рассказать о своих воспоминаниях, потому что под конец жизни видно, что было важным в самом начале.
С 1945 года я уже ходил в школу, и когда был, кажется, в четвертом классе начальной школы, отец позвал меня на серьезный разговор — такого маленького мальчика — и сказал: «Ходишь в школу, и когда у тебя урок физики, математики, химии — слушай и учись, а если урок литературы, истории, географии, даже биологии — расскажи нам дома, мы тебе скажем правду, но в школе правды не говори».
С этого времени началась уже глубокая шизофрения, в которой я прожил большую часть моей жизни. Но может быть, это творческое состояние духа, когда человек знает, что правда, а что пропаганда. И с детства надо в этом разбираться. Мы видели, как наши учителя в 1960-е годы стеснялись, говоря неправду. Им было стыдно. Я видел их неловкие улыбки.
А с другой стороны, мои коллеги, у которых тоже родители из интеллигенции — мы между собой так себя уговаривали: я знаю, ты знаешь, это все неправда, это не так, это по-другому. Мы уже тогда учились, что доступ к правде — это не наше право. Это была наша привилегия — если кому-то удалось узнать, как на самом деле было, как это выглядело.
Знаете, я столько вещей хотел бы вам сказать, что боюсь, это будет полный хаос, я же никакого плана не приготовил, но приготовил отрывок кинокартины, которую вам покажу. Не бойтесь, она документальная. Если вы захотите вечером увидеть последнюю мою полнометражную картину художественную, то это можно.
Приведу вам свое воспоминание о России 1991 года. Я читал здесь лекции на Высших сценарных и режиссерских курсах. Неожиданно кто-то ко мне пришел и пригласил снять документальную программу о том, что в России происходит. И я тогда, в 1991 году, заснял разговоры с моими друзьями, потому что сам я не эксперт, я не мог разобраться, и никто в то время не разбирался, что происходит. Момент перестройки, насыщенный, и уже было видно — будет какой-то перелом, что-то произойдет дальше. Это было еще до путча.
И там я заснял долгий разговор с президентом Ельциным, и этот отрывок хочу вам показать. Потому что в нашей сегодняшней перспективе эта история вас чем-то может вдохновить.
Я хотел бы обратить внимание на то, что в этой картине появляются мои мысли о том, как будет развиваться Россия без коммунизма. Какие будут возможности. Это для нас важно, это наш сосед. Так что нам это интересно и важно, даже из практических причин. Что мы можем себе представить, насколько существует исторический детерминизм, и насколько Россия может найти свой путь, чтобы существовать совсем свободно.
Это, конечно, был теоретический вопрос. Я сам глубоко уверен, что Европа добилась того, чего человечество не добилось в течение веков: такого развития и такого уровня жизни, и такого уровня свободы, и такого уровня творческих возможностей для всех никогда ни одна цивилизация раньше не построила. Это удалось только этой одной цивилизации, и не случайно она построила и автомобиль, и самолет, и накормила людей в Индии и в Китае с помощью наших технологий. Это огромное достижение человечества.
И когда я смотрю назад, историки подсказывают, какие были переломные моменты. Когда появились мельницы — это был один из переломных моментов развития Европы. Мельницы, которые освободили людей от того, чтобы они сами занимались зерном. А мельницы сделали монахи. Это все была заслуга монахов: вообще монахи занимались сельским хозяйством, и развили его до такого уровня, что мы уже в Средние века могли в большинстве стран Европы накормить всех.
Переломным моментом было то, что происходило в головах, когда появился независимый университет. И несмотря на власть церквей, западная церковь сама для себя построила университет и обеспечил ему свободу — так, что очень трудно было университету что-то запретить. Это был автономный мир, где было разрешено говорить свободно.
Университеты — это первая основа нашего развития. А потом еще один перелом, он связан с банками и с деньгами, когда по старой традиции считалось, что брать деньги в долг и требовать заплатить больше — это грех. Так люди понимали Евангелие. Но еще до Ренессанса в Италии появились другие мысли. Кто-то заметил такую простую вещь: если вы уезжаете из дома, а у вас красивые растения, вы идете к соседу — будьте любезны, занимайтесь растением, пока меня нет. Вернулись вы через полгода. Растение в два раза выросло. И как — сосед должен обрезать то, что у него выросло, и отдать вам то, что вы оставили, или он должен отдать вам растение с прибылью?
Это было огромное открытие, что это не грех — требовать больше денег. Если вы дали кому-то в долг, он должен отдать больше, чем взял. Это был перелом. До этого момента только арабы и евреи могли давать в рост, им вероисповедание не мешало, а уже с XV века банки начали становится христианскими, они тоже работали для развития. И это очень помогло в развитии человечества.
Затем появился очень важный принцип — принцип конкуренции. Для того, чтобы было развитие, должна быть конкуренция. А для конкуренции нужно, чтобы люди соперничали. Такова природа человека — соперничать. Даже у животных, даже у растений есть соперничество. Посмотрите: два дерева, как они хотят украсть друг у друга солнечный свет! Значит, такова природа развития всего живого на планете, и так будет с человеком.
Но чтобы существовала конкуренция, необходима свобода. Видите, я не начинаю со свободы, я дохожу до нее. Если бы я хотел, чтобы все были накормлены, чтобы была безопасная жизнь, чтобы все развивалось, чтобы нам было тепло, чтобы мы могли выращивать детей — для этого свобода необходима. И конечно, свобода вместе с ответственностью, потому что неограниченная свобода — это тоже ловушка. Неограниченная свобода ни к чему не ведет. Она ведет к анархии.
Дело не только в том, что нас ограничивают, не только в том, что есть свобода другого человека. Часто люди говорят — моя свобода простирается до тех пор, пока она не ограничивает свободу другого человека. Нет, все-таки мою свободу я тоже должен себе ограничить. Иначе я должен разрешить нам всем употреблять наркотики и вредить самому себе. А этого мы тоже в нашей культуре не разрешаем, и это мне тоже кажется правильным.
Поэтому я бы не хотел никогда представить свободу как абсолютную ценность. А только сказать, что свобода — это средство для полного развития человечества. Но за эту свободу надо платить своей собственной ответственностью — что я не буду ей злоупотреблять.
И все это связано с вероисповеданием. Потому что развитие мира, великое развитие последних тысячелетий, безусловно, связано с христианством. Из этого пошли такие силы, которые другие культуры — китайская, индийская — не знают, там нет такой силы, потому что их мышление было другим. Если посмотреть на Конфуция, философа, на котором построен менталитет Китая — он все-таки ограничивал свободу человека, так что творческие силы Китая не процветали так, как могли. И им пришлось покупать лицензии из Европы и Америки, а не наоборот. Значит, это влияние на мышление было самым важным.
Я до сих пор думаю, что самое важное — христианские корни Европы. Что надо для них найти новую формулу, в которой они выражаются. Потому что христианство выстроено вокруг концепции любви. А это больше, чем свобода. И любовь к другому человеку, любовь к человечеству — это не пустые слова, это можно померить. Кто своими поступками подтверждает любовь — это важно. А если не подтверждает — значит, там любви нет.
Приведу пример. У меня дома девять собак. У меня есть участок земли, я живу чуть-чуть за городом, и этих собак я не развожу, просто они где-то нашлись в лесу, и я их принял. Большинство моих собак — лабрадоры. А лабрадоры генетически так ориентированы, что таскают кур. Это очень неудобно, потому что у моих соседей постоянно исчезали куры, они появлялись у меня, я платил штраф, извинялся. И наконец, с помощью палки добился того, чего сегодня в обществе все пробуют добиться и считают это большим достижением — толерантности.
Да, палкой можно добиться толерантности. Мои лабрадоры уже не ловят кур. Но любви к курам палкой не добьешься. И любви к другому человеку дрессажем не добьешься — это совсем другой строй мышления.