Начало октября было отмечено двадцать пятой годовщиной воссоединения Германии, событием, оформившим окончание холодной войны. Так называемой «Германской Демократической Республики», одного из самых репрессивных режимов, установленных Советами после Второй Мировой, больше не было. Он рухнул без единого выстрела.
По большей части бескровные революции, которые прокатились по Восточной Европе, свергая коммунистические диктатуры от Берлина до Будапешта, вскоре проникли и в эпицентр самой «империи зла» – и Союз Советских Социалистических Республик исчез, как туман солнечным утром. Это был конец холодной войны, и народы всего мира радостно вздохнули с облегчением – но эту радость разделяли далеко не все.
Кадры той беспокойной маленькой секты, известной, как неоконсерваторы, отнюдь не были убеждены, что Советы были на последнем издыхании: они были против соглашений о контроле над вооружениями, подписанными Рональдом Рейганом в сумеречные годы Кремля, нападая на них, как на признаки «умиротворения» и утверждая, что любые урегулирования с Советами дадут тем возможность передохнуть и собраться с силами для последнего рывка против Запада. США, утверждали они, должны воспользоваться шансом надавить сильнее и вести политику «отката» [коммунизма], поскольку только внешняя политика агрессии может раз и навсегда нанести поражение Империи Зла.
Они ошибались.
Наоборот, вот что произошло – пленные нации Советского блока сами поднялись, без какой-либо существенной нашей поддержки, и свергли своих угнетателей. Не потому, что мы ослабили СССР сколь нибудь существенно, а потому, что система, которая с самого начала не работала, в итоге достигла конечной точки. Как предсказал великий теоретик-либертарианец Людвиг фон Мизес еще в 1920 году.
В самом деле, можно утверждать, что все наши усилия во времена холодной войны просто усиливали Ленинский проект, неестественно продлив время его жизни. Ведь Иосиф Сталин рано осознал два жизненно важных факта:
- Что, несмотря на советскую пропаганду, российскую экономику было не сравнить с западной, и что необходимо было в огромных масштабах выстраивать советскую промышленность. Так начались различные Пятилетние планы, которые нацелены были на то, чтобы сделать скачок от отсталой сельскохозяйственной экономики к чему-то, напоминающему промышленного тяжеловеса.
- Что старую большевистскую идеологию «пролетарского интернационализма» – идею, что Мировая революция была необходима для выживания Советского государства – надо выкинуть. Троцкисты, которые придерживались первоначальной ленинской концепции, были изгнаны, и вместо старой партийной линии сталинисты ввели советский «патриотизм», то есть русский национализм, как официальную идеологию пост-ленинского Кремля.
Хотя экономический проект сталинского режима дал сомнительные результаты – рабский труд не может служить основой современного экономического порядка, а неспособность советской системы решить проблему расчётов нельзя одолеть – их идеологический ревизионизм принёс больше успехов. Вместо призывов к какому-то абстрактному идеалу, то есть Равенству, теориям Карла Маркса и прочему, они вызвали приверженность реалиям существующего мира: вкратце, они стали «патриотами» тех стран, в которых они действовали.
В России советская пропаганда сфокусировалась на «Великой Отечественной войне» против Германии во время Второй мировой войны – конечно же, сглаживая пакт Сталина с Гитлером и их совместное нападение на Польшу, что изначально и вызвало конфликт. Конечно, русскому народу приходилось стоять в очередях за простейшими предметами, но режим им говорил – в некотором смысле оправданно – что Запад готовится их уничтожить, как это пытался сделать Гитлер, и что только Советское правительство может защитить Святую Матушку-Русь от повторения ужасающей катастрофы, в которой погибли миллионы.
В Третьем мире, где Советы вели идеологическую битву с поддерживаемыми Западом режимами, они становились лидерами «национального освобождения» и – отрекаясь от чисто коммунистических лозунгов – призывали к «национальной демократической революции» и поносили «иностранное доминирование», осуждая зверства колониализма. Именно это сделало возможной победу Национального Фронта освобождения Вьетнама, в котором доминировали коммунисты, и это придало энергии марксистским восстаниям по всей Азии, Африке и Латинской Америке. Фидель Кастро никогда не позиционировал себя коммунистом, пока не захватил власть, и тут он осознал то же самое, что и Сталин задолго до того, как Кубинская революция свергла поддерживаемого США диктатора: национализм – приверженность реальному существованию, а не моральная или идеологическая абстракция – обладает силой воодушевить людей на сопротивление.
Итак, хотя экономические реалии в итоге одолели Советы и обрекали их систему на провал с самого начала, они сумели прожить столько, сколько удалось – и воодушевить глобальное движение – во многом благодаря энергии, переданной им Западом. Сам эффект «отката» коммунизма имел обратный результат, вызвав националистическую реакцию, которая помогла Советам до такой степени, что какое-то время казалось – на первый взгляд – словно у них есть преимущество. Коммунизм, вы вспомните, считался «приветом из будущего», наряду со всеми другими тоталитарными движениями – фашизмом и национал-социализмом – которые получили влияние после Первой мировой. Как выяснилось, марксизм оказался в безвыходном положении, хотя и таком, в котором выглядел так, словно его время прошло.
Оглядываясь на кончину Советов, можно увидеть, что то же высокомерие, которое ослепляло коммунистов до самого их неминуемого упадка и крушения, отдаётся эхом в сегодняшнем мире.
Западный отклик на коммунистический обвал был, поначалу, вполне разумен. В переговорах с Михаилом Горбачёвым, который видел, как вокруг него рушится Советская империя, западные руководители гарантировали, что НАТО не будет двигаться на восток. Джошуа Шифринсон приводит рассекреченные документы правительства США и утверждает в Foreign Affairs:
«Всё началось за многие месяцы до падения Берлинской Стены, когда политические деятели боролись за то, чтобы определить можно ли и каким образом объединить разделённую Германию. К началу 1990 года США и официальные лица Западной Германии решили найти шанс воссоединения. Неуверенные в том, будет ли у Советов желание уйти из Восточной Германии, они решили предложить quid pro quo.
«31 января министр иностранных дел Западной Германии Ганс-Дитрих Геншер публично заявил, что «не будет никакой экспансии НАТО на восток» после воссоединения. Двумя днями позже Госсекретарь США Джеймс Бейкер встретился с Геншером для обсуждения плана. Хотя Бейкер публичноне одобрил план Геншера, он послужил основой последовавшей встречи Бейкера с советским президентом Михаилом Горбачёвым и министром иностранных дел Эдуардом Шеварднадзе. Во время обсуждений Бейкер постоянно подчёркивал обсуждаемое неформальное соглашение, сначала сказал Шеварднадзе, что юрисдикция НАТО «не сдвинется к востоку», а позже предложил Горбачёву «гарантии, что не будет расширения нынешней юрисдикции НАТО в восточном направлении». Когда Горбачёв сказал, что «расширение зоны НАТО неприемлемо», Бейкер ответил: «Мы согласны с этим». Самой ясной была встреча с Шеварднадзе 9 февраля, на которой Бейкер, согласно рассекреченным документам Госдепартамента, обещал «железные гарантии, что юрисдикция НАТО или силы НАТО не сдвинутся к востоку». Пробивая эту идею, канцлер Западной Германии Гельмут Коль дал аналогичные клятвы во время встречи в Москве на следующий день.
«В тот момент легко было увидеть очертания нового стратегического пейзажа, явившегося в поле зрения: Германия воссоединится, Советский Союз отступит, а НАТО останется на месте. Согласно любому обычному пониманию термина «восток», все страны, в которые позже пришло НАТО, должны были оставаться вне орбиты Запада. Как дипломатический канал подвёл итог встречам Бейкера, «Госсекретарь прояснил, что США поддержали цель объединения Германии на многие годы, что мы поддерживает объединённую Германию в НАТО, но что мы готовы гарантировать, что военное присутствие НАТО не будет расширяться далее на восток».
Но всё же в США внутреннее давление к расширению НАТО было слишком сильным, чтобы эта позиция – гарантий – продержалась долго. НАТО установило стандарты для военнослужащих стран-членов, и обновление требований для вхождения восточно-европейских стран оказалось бы крайне прибыльным для американских производителей оружия – которые вскоре и начали кампанию за расширение НАТО, имея «своих людей» в обеих политических партиях. И ещё существовала наследственная экспансионистская динамика, укоренившаяся во всех глобальных империях, подобных Американской. И это подпитывалось идеологической Kool-Aid басней о «конце истории», проталкиваемой неоконсерваторами, которые мечтали о «всемирном однородном государстве» Гегеля – которое должны установить США.
Поскольку НАТО придвинулось к воротам Москвы, произошло так, весьма странно, что американцы и русские поменялись ролями. Первые, использовав военный «демократический» интернационализм, восприняли революционную риторику и мышление «досталинских» коммунистов, а последние взяли на себя консервативную роль, от которой отказался Вашингтон.
И вот что мы имеем сегодня – разве что опасность, которую представляет Вашингтон, намного больше, чем могла бы представлять старая Советская империя, по двум причинам:
- Советская экономическая система была наследственно неработающей и погибла так, как только и могла погибнуть. С другой стороны, американская экономическая система – самая мощная промышленная машина, которую когда-либо знал мир: капитализм создал огромные богатства, и пока мы потребляет массу своего посевного зерна и строим огромные горы долга, система всё ещё катится на прошлых достижениях.
- Сталин, по сути, был «изоляционистом», то есть не хотел слишком влезать в дела других стран, будучи озабочен укреплением собственного деспотического правления дома. Вот потому-то он и отверг старый ленинизм, отправил Троцкого в изгнание и объявил официальной доктриной Советов «социализм в одной стране». А в США «изоляционизм» не в моде: обе партии поддерживают «интернационалистскую» внешнюю политику, различаясь лишь в деталях того, как применить общий принцип построения империи в глобальном масштабе.
И всё это означает, что самая богатая страна мира теперь решила, что она может и должна править миром – и запустила кампанию, сочетающую аспекты военной и «мягкой» силы, чтобы этого добиться. И хотя эти усилия во многом подорваны, что бы там ни заявляли США о том, что они – лидер «Свободного Мира» – как раскрыл Эдвард Сноуден и как постоянная эрозия наших конституционных свобод ежедневно подчёркивает – Вашингтон всё ещё размахивает знаменем «свободы» с большим успехом, особенно при сравнении с режимами, которые стремится свергнуть.
Грубо говоря, правительство США – величайшая опасность для мира и свободы, когда-либо известная миру. Это верно именно потому, что оно держит поднятым факел свободы так долго, это пример миру того, что может добиться общество, основанное на индивидуальной свободе. Это великий парадокс американской державы. Поскольку мы отказываемся от либертарианского наследия – хотя мы даже сохраняем формы конституционной республики – мы разрушаем то, что сделало возможным наше государство.
Процесс обратим: мы можем восстановить нашу прежнюю республику – но только если мы откажемся от миража империи. Если мы продолжим гнаться за роковой мечтой прибыльного интернационализма, Америка потеряет саму себя, утратит свой уникальный характер – и принесёт разрушения не только собственному народу, но и народам всего мира. Поменявшись ролями с Советами, мы примерили их судьбу: и в итоге развал потрясёт мир до основания так, как никогда не могло потрясти падение Кремля. Программируя собственное разрушение, мы, вероятно, утащим за собой весь мир.
Таковы ставки, и они очень высоки – слишком высоки, чтобы мы, анти-интервенционисты, хоть мгновение передохнули. Вот почему мы организовали Antiwar.com: потому, что это то сражение, которое мы должны выиграть.