Главный тезис данной статьи заключается в том, что обеспечение легитимностью в европейской, а может, и во всеобщей истории не мыслилось без физического присутствия определенного количества решающих лиц на предназначенных для этой процедуры собраниях. Характерно, что английское слово convention обозначает и собрание, и согласие. Политическая история Европы — это не только история монархов, но и история политических собраний.
В этом проявляется общее правило, если не основной принцип политической антропологии, который не зависит даже от номинальной формы правления или конституции государства. Собрания, которые исполняют эту функцию, обнаружить довольно легко. Существовали такие политические собрания в виде «всенародных», «гражданских» или аристократических советов везде и всегда — и у племен доисторического периода, и в древних городах-государствах средиземноморского региона, и в средневековых коммунах и городах, и при дворах королей и князей, пока их не заменяли органы сословного представительства и современные парламенты. Не являются исключением и диктатуры советско-коммунистического типа, легитимность которых обеспечивалась не иначе как через аккламации Советов, партийных съездов и массовых демонстраций.
Подобные собрания выполняли двоякую функцию: они могли не только придавать правителям, властям и их решениям легитимность, но и лишать их таковой. Поэтому историография обязана обращать пристальное внимание на те места, те ситуации, в которых собираются люди, от согласия которых зависит легитимность решений. Такие моменты могут быть использованы в жанре исторической живописи — например, при изображении процедуры подписания Декларации независимости США, клятвы в Зале для игры в мяч, прокламации императора Вильгельма в Версальском замке, заседания II Всероссийского съезда Советов и т.д. И не только потому, что они приглашают к описанию, но и потому, что в них — а может быть, только в них — ощущается суть политической истории. Физическое присутствие многих людей в одном месте, как правило, само по себе включает в себя согласие с политическими действиями или разделение ответственности за них.
I. «Перформанс»
Один из основных вопросов гуманитарных наук состоит в выявлении соотношения текста и факта, а в нашем случае — соотношения историографического текста и факта исторического. Однако выявить даже различие между ними изначально затруднительно. Цепь исторических фактов и нить историографического рассказа переплетены и взаимосвязаны. В качестве пояснения можно сослаться на теорию речевых актов британского философа Джона Остина (изложенную в его известной книге «Слово как действие»), которому мы обязаны весьма полезной дефиницией понятия «перформанс».
Согласно этой дефиниции люди действуют словами, произношение которых является деянием, изменяющим реальность. Основной тип деяний такого рода — это клятва, присяга, когда человек, обязательно в физическом присутствии свидетелей, принимает на себя определенные обязательства. Таким образом, присутствующие принимают участие в действии и одновременно свидетельствуют тому, что можно назвать созданием «морального факта». Публичное бракосочетание династических лиц может, например, ничего не меняя в мире материальном, существенно трансформировать социальные отношения при дворе или политическую ситуацию во всей Европе. Говоря о политических поступках, мы, как правило, имеем в виду всякого рода выступления, которые по Остину можно называть «перформансами»: это декларации, заявления, голосования, провозглашения и т.д.
В то же время нельзя считать, что «перформанс» политического толка изначально воспринимается только как действие политическое. «Перформансы» наблюдаются и в промежуточном пространстве между сферами политики, общества и частной жизни. Нередко в них присутствует и религиозный компонент, как, например, в клятве, которая располагается на стыке между светским законом и религиозным обрядом. Многое говорит о том, что в «старой» Европе обычные политические «перформансы» часто несли на себе отпечаток христианства и, вероятно, могут быть правильно поняты только в контексте общепризнанного сакрального учения. Разразившиеся в ходе Реформации споры о Тайной вечере могут, к примеру, служить отражением неуверенности в том, чем же на самом деле является «символическое действие» и можно ли его отличить от несимволического. Вопрос, который в контексте чисто светских взаимосвязей создает гораздо больше проблем, чем можно предположить.
«Перформанс» имеет двоякую природу. Это наполненное смыслом действие, которое, с одной стороны, действительно происходит в реальности (и влечет за собой реальные последствия), с другой же стороны, имеет ярко выраженный символический характер. В тот момент, когда происходит политическое событие, символ и его значение расходятся, не отделяясь друг от друга полностью. Лучшим примером этому явлению может служить само понятие «истории», которое в равной степени обозначает как предмет, так и его отображение, т.е. как «реальный факт», так и повествование о нем. В немецком словосочетании «писать историю» сходятся оба значения: речь идет о том, чтобы «творить историю», т.е. совершать великие деяния, достойные пера хронистов и воспоминаний потомков.
В соответствии с тем же самым принципом понятие «настоящее» относится и к временному, и к пространственному измерению и, таким образом, напоминает нам древний принцип классической драматургии, известный всем, кто «писал историю», — принцип единства пространства, времени и действия. Политическое действие — это «перформанс», т.е. невыдуманная драма. В нем действие, воспроизведенное на политическое сцене, и действие реальное совпадают. Одно не исключает другого.
В мировой истории мы можем наблюдать постепенный рост значения политической символики и одновременный спад значения физического присутствия исторических деятелей. Подпись под документом давно заменила торжественную клятву в присутствии свидетелей. Современный человек уже не надеется, что личная встреча с правителем может улучшить его жизнь, из-за чего он предпочитает обращаться к разнообразным институтам представительства интересов, таким как адвокаты, органы правосудия, общественные организации, партии и т.д. , с которыми он может вообще не вступать в личный контакт. Тем не менее, и в конституционных демократиях все правительственные кабинеты, парламенты и суды до сих пор продолжают принимать важнейшие решения в форме собраний, на которых все участники присутствуют лично.
На собраниях, как уже говорилось, политические решения принимаются, будучи облечены легитимностью. Легитимность при этом важнее самого решения. Подготавливать и собственно принимать решения может и отдельный человек, например деспот, а для одобрения или аккламации решения ему обязательно нужны другие. Это относится и к решениям демократического большинства, которое часто может быть реализовано только при поддержке протестного меньшинства. Тем самым собрания исполняют двойную функцию — обсуждения и принятия решения, т.е. располагают коммуникативным, интеллектуальным, рациональным потенциалом и одновременно способностью претендовать на политическую власть, иногда даже превращаясь в фактор противодействия. Вообще собрания легко приобретают характер чего-то угрожающего. Собрание большого количества людей без разрешения воспринимается как вызов, как провокация или даже как попытка свергнуть власть. При этом нельзя недооценивать потенциальную способность спорщиков поднимать спорные вопросы на дебатах самого высокого уровня, что столь удачно смог продемонстрировать Эгон Флайг в своей книге о мажоритарном голосовании, недавно увидевшей свет.
Иначе говоря, на собраниях не только свершается «политическая история», но иногда и пишется соответствующий нарратив с острым сюжетом. Вопрос о том, как можно описывать историю, вряд ли оправдан в отношении собраний, поскольку здесь история пишет саму себя. Важные решения разделяют время на период «до» и «после» окончательного их принятия. Как водится, собрания могут разделиться на лагеря, спорящие друг с другом. Так, значительная часть рассказа Фукидида о Пелопонесской войне состоит из стенографических отчетов народных собраний полисов-участников, где выступающие ораторы нередко сами ссылаются на историю, давнюю и недавнюю, чтобы обосновать свою точку зрения. Перед нами — полное совпадение истории и историографии: историк Фукидид рассказывает о политических деятелях, которые рассказывают историю, и т.д.
Физическое присутствие исторических деятелей в нарративе о политических событиях