«… полу-взгляд назад
Через плечо, на примитивный террор»
Т. С. Эллиот, «Драй Сэлвейджес», 1941.
Печальные – и опасные времена. Мы бессильно смотрим на бесконечные ближневосточные страдания или разворачивание новой версии холодной войны, мириады разветвлений пентагоновской затянувшейся войны или обнищание среднего класса западного мира. Ощущение глобальной гражданской войны – безошибочно. По крайней мере, в нескольких скрытых уголках НАТОстана, кое-кто из лучших и самых ярких в тишине погрузились в размышления.
В небольшом томике – «Stasis. La Guerra Civile come Paradigma Politico» – основанном на двух семинарах в Принстоне и доступном на итальянском и французском языках, но пока не на английском, великий философ Джорджио Агамбен определяет гражданскую войну, как фундаментальный признак политизации Запада. Ключевой вопрос в том, изменило ли наше цивилизационное погружение в глобальную гражданскую войну это суждение.
Stasis – гражданская война, которая провоцировала проблемы внутри древне-греческого полиса. Ханна Арендт уже составила концепцию глобальной гражданской войны в 1963-м. Агамбен утверждает, что в глобально-историческом смысле, гражданская война теперь представлена терроризмом.
Итак, если Фуко был прав, когда квалифицировал современную политику как «био-политику», говорит Агембен, то «терроризм – форма, которую принимает гражданская война, когда жизнь становится политической игрой».
Всё дело в балансе между oikos (семьей) и polis (городом), как это определяли греки – всегда они. Итак, когда полис представляет себя перед обнадеживающим лицом ойкоса, как столь удобный образ «Европейского дома», продаваемый Брюсселем, или «мира, как абсолютного пространства глобального экономического менеджмента», как утверждает Агембен, «то стазис, который невозможно разместить между ойкосом и полисом, становится парадигмой каждого конфликта и приобретает облик террора».
Таким образом, терроризм равен глобальной гражданской войне. Следующим шагом, которого Агамбен не делает – в конце концов, это краткое эссе – было квалифицировать мириады уклонов терроризма, не только типа ИГИЛ/ИГ/Даиш, но и государственного терроризма, как при неразборчивом убийстве мирных граждан по всему миру нашими обычными имперскими и суб-имперскими подозреваемыми.
Варварство начинается дома
Поскольку терроризм – форма варварства, следующее краткое эссе – L’Europe a Deux Visages – маститого социолога Эдгара Морина делает ещё один шаг, поскольку вводит нас в краткую, но весьма амбициозную антропологию человеческого варварства.
Морин утверждает, что идеи Homo sapiens, Homo faber и Homo economicus недостаточны. В конце концов, Homo sapiens может стать Homo demens (смотрите бесконечные политические архивы расстройства сознания и слабоумия от Неро до Дика Чейни). Homo faber тоже может дать бесконечную коллекцию мифов. А Homo economicus может превратиться в Homo ludens, радостного актёра (исключая министра финансов Германии Шоббла).
Человеческое варварство, конечно же, относится к Homo demens; заядлый производитель бреда (Калиф Ибрагим в Даиш), ненависти (саудиты против шиитов), неуважения (богатые в отношении угнетённых) и – снова греки – высокомерия (суды и трибуналы Империи Хаоса). Не говоря уж, как напоминает Морин, что технологии вводят собственную форму варварства, варварства чистых бесстрастных расчётов.
Морин показывает нам, что Европа может быть и не обладает монополией на варварство, но определённо проявляет все формы варварства, известные истории в намного более долговечной, массивной и обновлённой форме. И он связывает все эти обновления с образованием современной европейской нации в Испании, Франции, Португалии, Англии.
Самый убийственный случай – Испания. В исламской части – аль Андалузия – существовала большая терпимость в отношении христиан и евреев, а в христианской области – терпимость к мусульманам и евреям, вплоть до 1492 года.
Так что же случилось в 1492-м?
«Не только открытие Америки и начало завоевания Нового Света. Это был год завоевания Гранады, последнего мусульманского бастиона в Испании, а чуть позже был издан декрет с требованием к евреям и мусульманам выбирать между переходом в другую веру и изгнанием. Это европейское изобретение, нация, с самого начала строилось на основе религиозного очищения».
Ладно, по крайней мере, Запад получил благословение Возрождения – которое породило европейский гуманизм. Морин определяет два расходящихся объяснения сути гуманизма. Одно превозносит иудейско-христианские традиции. Другое касается Древней Греции – поскольку в греческих размышлениях человеческий дух и здравый рассудок утвердили свою независимость. Можно привести убедительные доводы в пользу того, что гуманизм развивался, как греческое послание, возрождённое в Италии времён Ренессанса. Нескольких минут обдумывания «Весны» Ботичелли в галерее Уфицци может оказаться достаточно, чтобы понять суть.
Освенцим=Хиросима
Морин напоминает нам ещё и о том, что «в демократическом городе Афины богиня Афина не правила, она защищала». Истинное значение демократии в том, что «ответственные граждане держат в руках правительство города». Сложно подогнать Меркель, Кэмерона, Олланда или нового «капо» Дома Сауда под такое описание.
Параллельно, по мере развития европейского варварства, снова напоминает нам Морин, оно всегда считало «других» – подумайте о Глобальном Юге – варварами, вместо того, чтобы прославлять различия и видеть в этом возможность взаимного обогащения через знания и человеческие отношения.
Конечно, есть и исключения. Так что в наших нынешних достойных сожаления обстоятельствах мы, по крайней мере, можем обратить внимание на уроки Спинозы – для которого причина была основой; не «холодная, бесстрастная причина, а глубоко сострадательное благоразумие». Спиноза был столь же независим духом, как и Монтень – ещё один из наших вдохновителей.
Морин неумолим: если Аушвиц был варварством, таковой же была и Хиросима. Он определяет Брюссель, и совершенно верно, как «европейскую техно-бюрократию», настаивает, что Турция – «европейская держава», особенно после падения Византии, и наивно замечает, что «русская культура привнесла в европейскую культуру чувствительность и человеческую глубину, ведь «Россия – тоже европейская». Попробуйте сказать об этом коммивояжерам второй версии холодной войны.
Так что не всё ещё потеряно, хотя надо признать, что варварство – это тоже мы. Морин говорит нам, что всерьёз задуматься о варварстве – значит внести вклад в возрождение гуманизма. Так что, даже будучи под пятой, в условиях глобальной гражданской войны, мы должны сопротивляться, и сердцем, и умом. No pasarán