…На орловский спец я попал в сентябре 1990 года. У меня это была четвертая ходка, последняя.
На спецу конкретного срока нет. Сидишь до особого распоряжения. За убийство ты можешь просидеть и два, и три года, а можешь просидеть и пятнадцать. Или же вообще не вылезти и там помереть.
По всем прикидкам, какие я имел после бесед с заведующим отделением, т.е. с отрядным майором Поповым и другими руководителями, я понял, что раньше 95-го года выйти у меня никакого шанса нет.
Освобождение зависит от многих факторов. Как тебя представит, к примеру, твой лечащий врач. Они же все были аттестованы в системе МВД СССР, майоры да капитаны; начальники были полковниками, подполковниками. И по одной и той же статье один мог сидеть два года, а другой пять лет, один шесть, а другой 15. Все зависело от того, как сложатся обстоятельства. Так вот, мне раньше 95-го года ничего не светило. Только тогда можно будет начинать искать какие-то варианты. Поэтому на одном из свиданий было решено вытаскивать меня раньше.
Начинался 92-й год. Союз развалился, возникла новая Россия, многое менялось, тут тебе открытость, свобода слова, гласность… И вот под эту лавочку руководство орловского спеца решило отличиться, выдвинуться в первые ряды тюрем в новой России. Начальник орловского спеца решает провести в том отряде и в том отделении, где я находился, концерт для приглашенных родственников, родителей и так далее. Сам концерт будет устроен силами заключенных, и даже родственников на территорию запустят!.. Чтобы, так сказать, родители увидели, что не так уж и плохо здесь сидится. Решили продемонстрировать новые веяния, которые бурно возникали на просторах России после декабря 91-го года.
И когда уже стало ясно, что концерт состоится в январе 92-го года, было принято решение так сыграть, чтобы в качестве поощрения за удачное его проведение можно было попросить руководство о моем выезде на более мягкий режим. Я как житель Сочи должен был отправляться на вновь организованный Абинский спец усиленного режима. Этот промежуток от Орла до Абинска можно было каким-нибудь образом использовать для моего побега. Так решили те, кто предполагал это осуществить. Мне нужно было узнать дату поездки — если повезут. Поэтому я прикинул нос к затылку и придумал, через кого это можно сделать.
Была там одна женщина, старшина, старшая медсестра. Она работала давно, считалась ветераном, и, хотя она была простой старшей медсестрой, ее боялись некоторые более старшие товарищи. У нее были связи, знакомства и прочее. Она была очень жестким человеком. Жестким и бескомпромиссным. К ней вот так вот подъехать и попросить что-то — это заранее обречь себя на фиаско. Нужно было хорошо подумать. Она могла точно знать, когда меня повезут, потому что именно она, если зэка везут в обычном поезде, подбирает медбрата или медсестру в сопровождение. В общем, конвой она утрясает вместе с начальником режима. И за билетами должна пойти она. Везти должны были поездом. Но меня же в «столыпине» не повезешь вместе с остальными зэками! Сопровождать должны капитан, прапорщик и медбрат, тоже прапорщик, потому что мне может стать по дороге плохо. У него с собой набор всяких медикаментов, шприцы с укольчиками… Для этого бралось полностью купе в поезде «Москва – Краснодар».
Я, как только мог, обхаживал старшую сестру. Старший прапорщик, три звездочки на погонах, здоровенная такая бабища. Ну, конь с яйцами! Громадные ручища, бицепсы… Она могла любого мужика поломать. Всю жизнь служила по этой части. Гром-баба!..
Пронять ее было невозможно ни лестью, ни чем-то другим. Ей ведь не скажешь: «Мария Ивановна, вы такая красавица — глаз не отвести». Такая элегантная дама под 120 килограмм! Какой ей комплимент сделаешь?! Что она очень умная, что ли?! Она тебе сразу сделает умного!..
Через «пятые руки», через зэка, который работал на кухне и провел на этом отделении, № 2, больше пяти лет, я раздобыл информацию про нее от одной женщины из обслуживающего персонала, поварихи.
Говорю этому зэку: «Ты спроси, может она знает что про нашу Марью Ивановну. Может, песни какие любимые есть, может быть, фильмы, книжки…»
Он мне и говорит: «Ты знаешь, она кайфует от одной вещи, от песни “Сиреневый туман”, которую Володя Маркин исполняет. Однажды собирался тюремный персонал день рождения отметить, так как только ее завели, у нее прям слезы на глазах стояли!.. Видимо, какие-то воспоминания…»
Это была золотая информация!!!
Еще раньше, до Маркина, эту песню — лет 20 тому назад — пел Аркадий Северный.
Нашел я одного паренька с очень хорошим тенором. Говорю: «Вот! Учи слова, чтоб спел так, чтобы там вся публика, которая придет, плакала! Если будет так, то стакан водки с меня».
Созвал местных музыкантов — гитариста, того, кто на «Ионике», первом синтезаторе, играет. Говорю им: «Парни, нужно сбацать так, чтобы душу всеми фибрами показать! Чтобы душа рвалась на части, потом сшивалась и снова рвалась. А вот он будет петь. Давайте, репетируйте! Я договорюсь, чтобы вас чаще отпускали».
А они и сами не хотят в грязь лицом упасть перед родственниками.
Концерт прошел «на ура». Там, в натуре, плакали все тетки, которые были. Все нужные песни исполнялись — про маму, про тяжелое бытье, про любовь, которую Амур через расстояния стрелами пуляет.
К концу концерта я подошел к парню-конферансье: «Дай-ка, я объявлю». — «Зачем?» — «Дай, я сказал. Мне надо».
Он дает мне микрофон; выхожу на эстраду, говорю: «Уважаемые родители, жены, сестры, братья, родственники, все. Мы надеемся, что наш концерт вам понравился». Все: «У-у-у!.. Да, да, да!.. Спасибо!.. Благодарим от души!..» «А сейчас, в заключение концерта, наш дорогой Петюня, Петечка, исполнит вам очень хорошую душевную песню “Сиреневый туман над нами проплывает”. И эту песню он не только вам будет посвящать, но и нашей удивительной женщине, которая всю душу свою и сердце отдает работе в этом учреждении, буквально сгорая на этой работе. Она уже 25 лет верой и правдой служит своему Отечеству, а главное — Добру! Вот эта песня также посвящается и ей». Все захлопали, и он спел.
Я стою и «косяка» давлю на нее. А там одна слеза скатилась, вторая. Я ее подготовил уже своим выступлением, а когда он запел — она поплыла.
На концерте присутствовала хозяйка спеца — полковник МВД, доктор медицинских наук Котова Татьяна Алексеевна. Как у большинства начальников, у нее была погремуха, данная контингентом: «Кошка». Ее все боялись, уважали и восхищались ею одновременно. Восхищались ее манерой держать себя, беседовать, элегантно, с иголочки, одеваться. Невозможно было представить Татьяну Алексеевну неряшливо одетой. Про себя я назвал ее «Аристократкой», непонятно какими изгибами судьбы попавшей на роль хозяйки спеца. Когда удавалось увидеть ее, дефилирующую по территории в коронной черной юбке-миди с высоким разрезом сзади, то меня накрывала такая умопомрачительная сладостная истома, что я напрочь забывал о своей юной подруге! Подруге, которую парни в ее академии называли Аленьким цветочком за красоту…
Сотрудники спеца отзывались о ней всегда с почтением, подчеркивая ее недюжинные организаторские способности и редкостную для женского пола мудрость. Все знали ее любимое изречение: «Я обожаю сюрпризы. Особенно если сюрприз тщательно подготавливается в течение месяца».
После концерта я подошел к ней. Ее приподнятое настроение было вызвано успехом нашего концерта, что подтвердило еще раз ее четкую прозорливость быть всегда в авангарде новых перестроечных веяний. Я подошел и сказал: «Татьяна Алексеевна! Вы знаете о моем энергичном участии в подготовке нашего замечательного концерта. Как говорится, я старался не за страх, а за совесть. У меня к вам есть одна маленькая просьба: в конце месяца грядет очередная комиссия. Поддержите мою просьбу о переводе на более мягкий режим в Абинский спец усиленного режима. Мне хочется быть поближе к дому. Помогите, Татьяна Алексеевна».
Хозяйка обратилась к стоящему рядом начальнику нашего отряда капитану Соколову: «Ну что, Сергей Николаевич, поддержим просьбу больного Маркова? У вас к нему лично нет никаких претензий? Нет? Это хорошо. А как у него с ремиссией? Надеюсь, ремиссия стойкая? Ладно, Марков, поддержим вашу просьбу. Родственники все в восторге, и мы пойдем вам навстречу». Я поблагодарил хозяйку и отрядного и потопал на радостях зажевать добрую порцию индюхи.
Комиссия прошла успешно — всего пару формальных вопросов. Резюме: «Перевести на усиленный спец».
И начали готовить документы. Обычно это занимало месяц или два. Шли переписки с судами, потому что местный районный суд должен был принять решение. Я сообщил на волю, что первая часть прокатила и все, что нужно, я сделал. «Теперь делайте вы вторую часть. Пусть приедет моя невеста на свидание со мной и жеванет детали — что, почем и как».
В конце февраля у меня было с ней свидание. Поскольку уже пошел второй месяц, ей сняли хатенку в пригороде. Говорит: «Я буду постоянно жить здесь и ждать информации, когда и каким поездом тебя повезут. Эту информацию ты цинканешь мне через вольный персонал. Через Орел идут поезда “Москва – Краснодар” и всякие другие. Нужно узнать, на каком конкретно поезде тебя повезут. А я тебе расскажу уже, когда будем знать, какой поезд, всю схему постановки, то, как эта картина будет смотреться».
Подъезжаю к Марье Ивановне: «Марь Ванна, ну что? Когда?» — «Скоро. 17 марта поедешь» «Ну, спасибочки! Все решено?» — «Да, все решено».
Она никогда никому таких вещей не говорила, а мне сказала! Я цинкую (передаю) информацию своей невесте Алене, она цинкует дальше. И там разработали пьесу.