Декрет о расторжении брака от 16 (29) декабря 1917 г. привел законодательство Советской России в соответствие с представлениями реформаторски настроенных большевиков о брачно-семейных отношениях. Кроме того, принимая во внимание факт участия в формулировке Декрета левого эсера Штейнберга в качестве наркома юстиции, и меньшевика Гойбарха, бывшего юридическим сотрудником того же комиссариата, Декрет вслед за Р. Стайтсем можно считать «отражением мнения русских левых на проблемы брака» (Стайтс/2004, 489, 497).
Декрет был подписан председателем ЦИК Я. Свердловым и В. Лениным в должности Председателя Совета Народных Комиссаров (СНК). Из текста Декрета следовало, что он имел силу закона и распространялся «на всех граждан Российской Республики вне зависимости от принадлежности их к тому или иному вероисповедному культу» (п. 11). Декрет определял органы, в чью компетенцию входило проведение бракоразводной процедуры и оговаривал основы и механизмы последней. При этом определялись новые органы, в юрисдикции которой впредь должны были находиться дела о разводах, а также изменялась вся существующая процедура бракоразводных процессов. Церковный развод заменялся гражданским. Впредь все дела о разводе, о «признании браков незаконными или недействительными», попадали под «местную подсудность» и рассматривались местным гражданским судом или ЗАГСом, а не церковными институциями различных христианских и нехристианских конфессий (п. 2, 10, 12). Все открытые ими до провозглашения Декрета от 16 декабря «дела о расторжении браков, по коим не постановлено решений или постановленные решения не вступили в законную силу», признавались «уничтоженными» (п. 12). Граждане, затронутые данным положением, могли повторно обратиться с ходатайством о расторжении брака в советский гражданский суд. Для развода было достаточно согласия и соответствующего ходатайства хотя бы одного супруга (п. 1); указания причины развода, как то н-р, «непоправимое расстройство брака» (Zerrütungsprinzip), не требовалось, равно как и соостветствующих доказательств. Последнее подавалось либо в гражданский суд, либо в ЗАГС, по месту жительства просителя или ответчика – в том случае, если оба супруга выражали свое согласие с разводом (п. 2, «Примечание»); плата за развод не взымалась. В местном суде бракоразводное дело рассматривалось судьей (п. 3). Для этого было необходимо появление перед ним либо самих супругов – просителя и ответчика, либо уполномоченных ими лиц перед судьей. Свидетели не заслушивались и специальных заключений, медицинского и другого рода не требовалось. По установлению факта желания развода со стороны обоих или одного супруга, судья выносил решение о разводе (п. 6). В подвержение свершившегося расторжения брака супруги получали соответствующее свидетельство, копия которого отсылалась в ЗАГС по месту заключения брака или месту хранения книги записей браков. (ЗАГС регистрировал развод и выдавал соответствующее свидетельство (п. 2, «Примечание»)). (Согласно Декрету и последующему советскому законодательству, речь шла о разводе sine damno, т.е. остававшемся без каких-либо последствий в форме наказаний для разведенных). Если такие вопросы, как родительские права в отношении несовершеннолетних детей из совместного брака, материальная поддержка, а также алименты, которые муж должен был платить жене, споров среди разводящихся супругов не вызывали, то судья принимал решение по ним одновременно с решением о о разводе (п. 8). В противном случае была предусмотрена подача соответствующего иска в местный суд и рассмотрение его там (п. 9). В компетенцию судьи входило принять «единоличное решение» по этим вопросам, действующее временно, вплоть до вынесения окончательного решения гражданским судом. Экономическая сторона развода детально не оговаривалась. Точно также разводящиеся супруги могли назвать свои фамилии и фамилии детей в будущем. В том случае, когда такое согласие отсутствовало, или же просителем о разводе был только один из супругов, закон устанавливал, что разводящиеся получали те фамилии, которые они носили до брака, а решение о фамилии детей принималось судьей местного гражданского суда (п. 7). Т.о. ранее советское законодательство о разводе по своему значению было гораздно радикальнее соответствующего «реформированного» законодательства западных стран. Ричард Стайтс характеризует постреволюционную Россию как «единственную страну в мире с полной свободой развода» (Стайтс/2004, 498).
Данный Декрет имел многоплановое значение. Позволительно расценивать большевистское законодательство о разводе как «инструмент политики в области семьи» (Горецкий/1970, 492f.; Харчев, с. 136). Официальные и публичные комментаторы Декрета подчеркивали его направленность против т.н. «буржуазной семьи». В действительности, в долгосрочной перспективе Декрет вполне мог способствовать – изначально возможно и не запланированной – ликвидации стабильной, моногамной семьи как таковой, бывшей на протяжении веков не только идеалом господствующей монархии и Православной Российской Церкви, но и большинства, в первую очередь крестьянского населения страны. Все необходимые предпосылки для этого создавало положение Декрета, согласно которому для расторжения брака достаточно было заявления обоих или одного из супругов. Тем самым не только de jure и de facto упрощалась процедура развода, но и становилось возможным многочисленное повтороное заключение браков. Кроме того, возможность расторгнуть семью и заключить новый брачный союз в любое время не могла не сказаться на значении семьи как «хозяйственного союза». Принимая во внимание ее структурирующую роль в экономике и обществе России, допустимо утверждать, что в конечном счете либерализация бракоразводного законодательства и упрощение процедуры расторжения брака – в соввокупности с другими мероприятиями большевиков в области экономической и социальной политики – к дестабилизации экономических отношений в стране, в особоенности в российской деревне. Предоставив женщине неограниченные права по расторжению брака, он уравнял ее в правах с мужчиной, лишая его тем самым правовых привилегий и деструируя тем самым авторитарно-иерархические структуры лежавшие в основе традиционной российской семьи. Одновременно Декрет о расторжении брака создавал правовые рамки для реализации новых брачно-семейных и половых отношений. Другое значение Декрета о расторжении брака проявилось в области правовой эмансипации женщины. По замечанию Горецкого: «Im Familienrecht kann die Gleichheit der Geschlechter als symbolische Gleichheit des Ehemannes und der Ehefrau herausgestellt werden.» (Горецкий/1970, 498). A если выражаться словами Дирка Блазиуса, то речь шла о том, чтобы «кодифицировать» равноправие полов. Согласно Декрету, женщины de jure получали не только равные, но и в отдельных отношениях даже преимущественные права по отношению к мужчинам. Декрет практически представлял женщине неограниченное право на развод (п. 1); она имела возможность при расторжении брака влиять на свое и детей имяобразование (п. 7); материальные затраты на содержание и воспитание детей могли в равной степени пасть и на мужа, и на жену (п. 8); кроме того, в случае своей недееспособности и социальной материальной нужды она имела право претендовать на поддержку бывшего муж для себя и для детей, находящихся на ее содержании (п. 9; ср.: Горецкий/1970,498). Право женщин выступать в качестве просителя о разводе способствовало новой дефиниции ее социальной роли и осознанию таковой (см. также: Стайтс/2004, 525). Новое брачно-разводное законодательство создавало предпосылки для эмансипации женщины и освоения ею новых профессиональных и социальных ролей еще в одном отношении. Простая процедура развода, не связанная с бюрократической волокитой и материальными затратами, способствовала освобождению женщины для ее общественной и производственной работы (Харчев/1979, 169). Поле социальной деятельности женщины постепенно расширялось. Усиление позиции женщины в брачно-семейном праве, имевшее место уже в дореволюционной России, было распространена и на бракоразводное право. Как акт по разрушению старой «буржуазной семьи» и эмансипации женщины, а именно: не только в смысле его интенции, но и в смысле созданных им реальных фактов, рассматривали Декрет о расторжении брака советские авторы (Королев/1978, 33, 127). Помещая Декрет о расторжении брака в контекст политики большевиков в области религии и церкви, нацеленной на отделение государства от церкви, следует подчеркнуть его антирелигиозный или антицерковный импетус (Стайтс/2004, 524f.) Он проявился, в частности, в повышении значимости гражданского брака по сравнению с церковным, органов гражданской власти в процессе расторжения брака – по сравнению с органами церкви (Горецкий/1970, 492).