Активная дипломатическая деятельность, которая сопровождает конец крупной международной войны, преследует две основных задачи: во-первых, победителю максимизировать свои выгоды, а проигравшему — минимизировать свои; во-вторых, создать новую и более стабильную международную систему таким образом, чтобы сделать возобновление конфликта участников процесса менее вероятным.
Американская дипломатия в период окончания холодной войны была озадачена двумя вопросами: достижение большей ядерной стабильности на более низких уровнях и получение согласия Советов на объединение Германии, которая осталась бы членом НАТО. США достигли этих задач, в первую очередь, за счёт переговоров, где бо́льшая часть уступок шла с советской стороны. Тогда, да и сейчас, имеют место разные мнения относительно того, почему Советский Союз сделал эти уступки. С моей точки зрения в посольстве США в Москве, где в 1988—1991 годах я был советником-посланником по политическим вопросам, это произошло потому, что советский лидер Михаил Горбачёв пытался достичь всесторонней переориентации всей внешней политики своей страны. Его целью было создание условий, которые позволили бы Советскому Союзу возобновить традиционную роль России в качестве признанного члена европейского сообщества. Тогда этот подход не казался изначально неправильным.
Соединенные Штаты ответили принятием как должное уступок по всем вопросам, бывшими главными в той дипломатической повестке дня. По большей части, они вывели из переговоров обретающую форму роль Советов (позже русских) в новой системе. Похоже, сделано было это отчасти случайно, и отчасти нарочно. Хотя и не крича об этом на каждом шагу, президент Буш считал Советский Союз побеждённой страной. Победившие страны редко предоставляют проигравшим много внимания во время переформирования международной системы, и конец холодной войны не был исключением. Роберт Зеллик, член небольшого круга советников Буша/Бейкера, формировавшего внешнюю политику США, отстаивал предоставление Советскому Союзу видимость, но не реальное право голоса в послевоенных договорённостях. В итоге администрация Буша спихнула эти вопросы на своих преемников из администрации Клинтона.
Девяностые почти неминуемо привели к рассеиванию иллюзий русских в их развороте к Западу. Их ожидания тогда были невероятно оптимистичными, и связаны, в какой-то момент, с требованием провести переоценку, которая могла бы привести к более реалистичной базе для конструктивных долгосрочных отношений, либо поворот к более автократичным тенденциям, периодически знаменовавшим собой особенности российской политики. Американская дипломатия не смогла определить, как проявилась эта переоценка, но могла на неё влиять. К сожалению, наша дипломатия влияла на неё в самом нежелательном ключе.
Эти дипломатические ошибки происходили на нескольких фронтах. Во-первых, наше примитивное понимание российской политической культуры вело к крайне оптимистичным взглядам на то, что происходило в России в тот период. То, что мы воспринимали как начало джефферсоновской демократии (3-й президент США, один из основателей страны; прим. mixednews) и свободного рынка, русские видели как социальный хаос и экономический коллапс. В этих условиях было вполне предсказуемым то, что политика России начнёт склоняться в сторону большей авторитарности. Любая дипломатия, не основывающаяся на правильной оценке реальностей другой страны, построена на песке.
Вот уже второе десятилетие Америка пытается учить Россию, в чём заключаются её национальные интересы, вместо того, чтобы послушать, что об этом думают сами россияне. Это происходит по разным поводам, крупным и мелким, но особенно показательно в отношении вопроса расширения НАТО.
Мы не будем обсуждать здесь все за и против расширения НАТО, однако вряд ли для кого-нибудь могла стать неожиданностью реакция России на это новое видение Западом системы международной безопасности.
Даже самый прозападный в истории России министр иностранных дел Андрей Козырев говорил, незадолго до того как лишился своего поста, что расширение НАТО окажет негативное влияние на российские реформы и российских реформаторов. Невозможно примирить конфликтующие интересы, не научившись слушать вторую сторону и учитывать её взгляды.
Запад бросал России жалкие объедки, рассчитывая, что она примет их за филей. Он отвёл Москве символическую, а не реальную роль в западных институтах. Он почему-то решил, что Россия не почувствует разницы. В то же самое время Запад умудрялся совершать множество дипломатических ошибок, обманывая самих себя и оскорбляя Россию.
В конце концов, вместо того, чтобы выработать общие и приемлемые для обеих сторон принципы, Запад стал действовать на основании собственных краткосрочных интересов. Принцип вступления в НАТО («обратиться с заявкой на членство может любая страна») означает, что путь туда может быть открыт для любой страны, кроме России.
Принципы территориальной целостности, невмешательства в международные дела и права на самоопределение применяются избирательно, и наиболее болезненным образом для российских интересов.
Праву на самоопределение Косово было отдано предпочтение над правом о территориальной целостности Сербии. Но право на территориальную целостность Грузии почему-то для Запада оказалось в аналогичной ситуации важнее права на самоопределение Абхазии.
Достижение общего понимания сути и путей разрешения подобных конфликтов было крайне необходимым для создания более стабильной системы международной безопасности. Но Запад ни разу даже не попытался это сделать.
Запад позволял себе вмешиваться во внутренние дела других стран «во имя демократии» (Ливия, Сирия), но на самом деле поддерживал свержение демократически избранных правительств, чья политика была ему неугодна. Самый яркий пример — Украина.
В конце холодной войны, казалось, начинала обретать очертания новая международная система, в которую была включена Россия.
С одной стороны, население страны наблюдало за ослаблением своей страны, что людям не очень нравилось. В российской глубинке популярность Горбачёва и Ельцина стала быстро снижаться.
С другой стороны, они не ощущали себя побеждённой стороной. Напротив, они считали, что свергли подавляющую их деспотическую политическую систему, освободили от неё своих союзников по холодной войне, отказались от дискредитировавшей себя идеологии и свободно, мирно распустили крупнейшую на тот момент империю в мире.
Они, как им казалось, заслужили, чтобы с ними обращались как с полноправными партнёрами при принятии важных международных решений, а не как с зависимыми и подчинёнными. Неудивительно, что они были разочарованы. С российской точки зрения Соединённые Штаты повели себя после распада СССР в точности так, как ведёт себя наиболее властная сторона в отношениях. В таких отношениях одна сторона обладает всей властью, не оставляя другой ничего. Россию не устроила такая ситуация и она не сочла возможным продолжать такие отношения.
Украинский кризис выявил весь абсурд наших отношений, но, в то же время, дал шанс начать их менять. Встраивание Грузии или Украины в систему западных экономических и политических институтов не будет грозить никакими проблемами, если Россия тоже окажется в неё встроенной. Для того чтобы преодолеть препятствия на пути к этой цели, потребуется, вероятно, не одно десятилетие кропотливой дипломатической работы.
Точкой отсчёта здесь могут послужить трёхсторонние переговоры (ЕС, Украина и Россия) по достижению экономических соглашений, хотя от политической подоплёки при этом тоже вряд ли удастся отвлечься. Если эти переговоры будут успешными, то они могут стать первым шагом для создания общего европейского дома, где «за скобки» не нужно будет выводить ни Россию, ни Соединённые Штаты.
Стабильные и конструктивные отношения между всеми этими сторонами позволят решить и ещё более сложную задачу — интегрировать в общую международную систему и азиатские державы.