inosmi.by

«Диаспора» — это, пожалуй, самый не любимый мной термин из тех, что пользуются популярностью в мире академического литературоведения и культурологии, с которым я связал свою жизнь. Особенно меня раздражает то, что специфическая этическая аура, окружающая это слово, заставляет нас относиться с пиететом и осторожностью ко всем феноменам, при описа­нии которых оно используется. Причины этого весьма расплывчаты, но не­изменно носят моральный, а не эстетический характер и поэтому обладают устойчивым иммунитетом к любого рода критике. Не претендуя на звание специалиста по «диаспорам», я тем не менее хотел бы попробовать разо­браться в собственных ощущениях и раскрыть семантическую сложность этого понятия. Кроме того, я хотел бы выявить те исторические условия и ситуации, которые оказали влияние на становление понятия «диаспора» в его современном значении. Исполнение моего скромного плана будет со­стоять из пяти шагов. Сначала я чуть более подробно обрисую использование термина «диаспора» в современных критических исследованиях. Затем я обращусь к отдаленным историческим событиям, в контексте которых он был впервые применен и в которых укоренена его теперешняя семантическая сложность. В центральной части работы я попытаюсь рас­крыть свой тезис о влиянии конфигурации социальных ролей, сложившей­ся в XVIII веке, на появление своеобразной моральной ауры вокруг поня­тия «диаспора». Далее я уделю внимание измерению этого понятия, связанному с представлениями о Другом (otherness), и той внутренней на­пряженности, которая следует из этой связи. И, наконец, я закончу об­суждением возможных последствий своего историко-семантического и историко-прагматического «замера» (gauging) для современного употребления слова «диаспора».

1

В современной гуманитарной практике термин «диаспора» не служит уни­версальным обозначением для всех существующих социальных или культур­ных меньшинств. Область его применения ограничивается множеством групп, (a) живущих на территории, которая традиционно не признается их исконной, но которую они тем не менее считают своим домом; (b) не имею­щих доступа к властным позициям; © несмотря ни на что, сохраняющих определенную степень групповой солидарности. Как уже было сказано выше, к этой первичной семантике прибавляется своеобразная аура, сообщающая понятию в целом оттенок сострадания, поддержки и положительной оценки. Похожая семантическая структура прослеживается и в термине «малые ли­тературы» (litteratures mineures), который был введен несколько десятков лет назад Делёзом и Гваттари и с тех пор последовательно применяется к творчеству Франца Кафки, писавшего на немецком языке в преимущест­венно славяноязычном окружении. По сей день считается, что особенности сочинений Кафки во многом определяются именно специфичностью куль­турного контекста, в котором они создавались. Однако биография писателя и его размышления о своем творчестве дают основания полагать, что это влияние было переоценено.

Осмелюсь привести более современный пример из своей собственной жизни. Мысли, легшие в основу этой статьи, посетили меня во время стажи­ровки в Берлине. Впервые в жизни проведя в этом городе более или менее продолжительное время, я заметил, что немецкая речь в автобусе или метро меня удивляет. Я быстро привык слышать вокруг себя смесь из языков: рус­ского, турецкого, английского, иврита и, конечно же, немецкого. Полагаю, что такая ситуация типична не только для Берлина, но и для любой другой столицы, и она входит в противоречие с академическим представлением о «диаспорах», вызывающим энтузиазм у многих исследователей.

2

Исторически слово «диаспора» существовало задолго до того, как оно впер­вые было употреблено в переводах Торы применительно к судьбе иудеев. Изначально оно означало «рассеяние», «растворение», «распад», т.е. так или иначе было связано с идеей разрушения (destruction). В числе прочего, при помощи него описывались развеивание пепла умершего и распад целостного объекта на составляющие его атомы. В переводах Торы оно появляется 12 раз в связи с вавилонским и египетским пленением евреев. После военных пора­жений часть еврейского населения была вынуждена покинуть свои исконные земли и адаптироваться к жизни среди носителей чужеродной культуры. По прошествии некоторого времени желание вернуться на родину, насколько мы можем судить, ослабело и не обязательно реализовывалось при первой возможности. Эта амбивалентность выбора между подчинением и интегра­цией до сих пор отзывается в современном толковании слова «диаспора». Библейские события указывают еще на два существенных его смысла. «Диа­спора» как рассеяние, отделение может быть интерпретирована как боже­ственное наказание, угроза потери идентичности, в особенности — идентич­ности религиозной.

С другой стороны, нам известно не только то, что многие евреи не были тверды в своем желании вернуться на родину, но и, например, что первая си­нагога была построена именно во время египетского пленения. Иными сло­вами, изгнание и жизнь в диаспоре не только влекли за собой угрозу утраты идентичности, но также открывали возможность для большего единения внутри группы. Сегодня — спустя две тысячи лет после образования еврей­ской диаспоры и чуть более полувека после обретения евреями государст­венности — еврейское культурное и религиозное сообщество остается одним из самых сплоченных в западном мире. Отсюда напрашивается вывод о том, что — при подходящих обстоятельствах (природу которых еще предстоит ис­следовать) — жизнь в диаспоре не только не ведет к увяданию культуры, но может даже способствовать ее укреплению. Еврейская культура не только пережила множество попыток разрушить ее основы, но и сумела трансфор­мировать их в средство собственного воспроизводства.

Опубликовано в журнале:
«НЛО» 2014, №3(127)

(последует)