При обожествлении Государства и Нации единственным критерием суждения о степени справедливости данной войны есть степень выгоды ее для Государства и Нации. Если обнаживший меч считает войну единственным способом признания его законных прав, то ничем нельзя заставить его усомниться в справедливости его претензий. Манифест немецких ученых в августе 1914 года является в этом отношении характернейшим человеческим документом.
Первая — войны, веденные в защиту высших духовных ценностей, — войны безусловно справедливые. Все наши войны с Турцией и с Польшей в защиту угнетаемых единоверцев и единоплеменников, как и Гражданская война 1917–1922 гг. с белой стороны, относятся к этой категории.
Вторая — и наиболее распространенная — войны, веденные во имя интересов Государства и Нации. Общего правила, общего мерила для этой категории не существует. К каждому случаю в отдельности надо применять особую мерку — и в каждом случае оценка может быть лишь чисто субъективной.
Третий вид войны — это война, не отвечающая интересам и потребностям Государства и Нации и не отвечающая в то же время требованиям высшей справедливости. Войны этой категории относятся по большей части к типу бескорыстных авантюр, а лучше сказать, авантюр бессмысленных. Таково, например, участие России в коалиционных войнах в 1799 и 1807–1817 гг., поход в 1849 году на Венгрию, экспедиция французов в Мексику при Наполеоне III.
Войн первой и третьей категории — абсолютно справедливых и абсолютно несправедливых — незначительное сравнительно меньшинство. Больше всего сожжено пороху и пролито крови на войнах второй категории — войнах, имеющих характер государственный, национальный.
Общего мерила, как мы только что заметили, для этого рода не существует. Раньше чем анализировать каждый отдельный, нам надлежит применить синтез: сгруппировать все вообще войны между данными государствами вместе, проследить их взаимоотношения на протяжении веков. Идя таким образом против течения Истории, мы рано или поздно доберемся до первопричины раздора, посмотрим в корень. И тогда определим, кто «взял меч» — следовательно, кто нарушил первоначальную гармонию между данными государствами и данными народами.
Отрешившись от всякого шовинизма — чувства, которое всякий любящий свою Родину должен как можно больше избегать, чтобы не навлекать на нее несчастий, — анализируем для примера справедливость русско-польских войн и русско-польских отношений вообще.
На заре истории этих двух славянских народов их отношения были добрососедскими. Первопричина раздора произошла в XIII веке, когда польские короли наложили свою руку на Червонную, а затем (Литва) и на Белую Русь. В польское государство был введен на положении бесправной «райи» русский православный элемент — многострадальные «диссиденты». В многовековом русско-польском споре почин, таким образом, подали поляки. Люблинская уния, авантюра Сигизмунда III, временный захват поляками Москвы — все это дальнейшие стадии поступательного притеснительного движения поляков. Вслед затем русская государственность крепнет, польская клонится к упадку. И первый раздел Польши — в сущности, не раздел (польская государственность сохранилась), а просто дезаннексия — явился одним из справедливейших актов мировой истории. Было покончено с грехами четырех столетий, положен предел четырехсотлетним притеснениям. Справедливость была таким образом восстановлена. Однако палку стали перегибать в другую сторону. Агония польской государственности конца XVIII века создавала у соседей Польши непреодолимые стремления поживиться тем, что «плохо лежит», — совершенно так же как паралич русской государственности XIII и XIV веков возбуждал аналогичные чувства и польских королей и литовских князей. Результатом явился окончательный раздел Польши — экзекуция над целым народом — и насильственное введение в организм России враждебного русской государственности польского элемента. Последствия не замедлили сказаться: польские восстания против русских, захвативших Варшаву, были столь же обоснованы и столь же справедливы, как русские восстания против поляков, захвативших Кремль. Линейцы Скржинецкого и косиньеры Сераковского находились совершенно в том же положении, что ратники Пожарского и казаки Хмельницкого. Затем — упадок русской государственности, возрождение польской — и снова нездоровое желание взять «что плохо лежит». И в результате — Рижский мир и реаннексия «диссидентов»…
Мы видим таким образом, что в многовековой русско-польской распре первоначальная, так сказать органическая несправедливость, совершена поляками — что отнюдь не служит доказательством безупречности всех дальнейших поступков с русской стороны. Варшавская губерния в составе Российской Империи такая же несправедливость, как волынские воеводства в составе Речи Посполитой. Был момент — два десятилетия (1772–1794) — восстановление нарушенной гармонии, но на нем не сумели и не захотели удержаться. Справедливость все время переходит из одного лагеря в другой — с очевидным перевесом в сторону России («первоначальный грех» совершен поляками).
То же самое мы можем проделать при изучении других «конкретных случаев» — например при столкновении русского племени с германским. Почин здесь исходит от свирепых Меченосцев, огнем и мечом истреблявших славянские племена во имя торжества воинствующего германизма и оттягавших (несмотря на Невскую битву и Ледовое побоище) северные новгородские пятины. От Ледового побоища до Брест-Литовска — чрез Ливонские войны, Полтаву, Гангут, Бзуру и Сан — справедливость все время на русской стороне (за исключением эпизода Семилетней войны).
При изучении франко-германской распри отправной точкой следует считать 1806 год — Иену и Ауэрштедт, за которыми последовал Тильзитский мир — прототип «версальской диктовки». Трехвековая борьба Бурбонов с Габсбургами отнюдь не имела характера национального, тем паче расового. Почин в той распре принадлежит Пруссии, хотя здесь очень большую роль сыграла неумеренность Наполеона, и особенно утопия дикарей 1789 года. Эти последние выдвинули «национальный принцип» (сперва как противопоставление тиранам, затем как самодовлеющее целое). И нигде их семя не упало в столь благоприятную почву, как в Германии. Благодаря этим теориям немцы двадцати шести отдельных государств впервые осознали себя принадлежащими к единому целому, — и уже в 1813 году Фихте может держать «Речь к германской нации» — чего он не смог бы сделать за пятнадцать лет до того за отсутствием этой германской нации. Создание германской нации произошло в период с 1806 по 1813 год. В первой же трети XIX века была создана ее доктрина (Фихте, Гегелем и др.), совершенствовавшаяся затем целое столетие и приведшая к войнам 1870 и 1914 годов — войнам, где справедливость бесспорно была на стороне Франции (подделка Бисмарком «эмской депеши» в 1870 г. и ложь о «бомбардировании Нюрнберга» французскими летчиками в 1914).
Ограничившись этими примерами, перейдем к рассмотрению целей войны.
* * *
Величайший варвар XIX столетия — Клаузевиц — выдвинул теорию «интегральной войны» — на уничтожение. Теория Клаузевица была претворена в жизнь виднейшим из его учеников — Лениным — почему и все это учение мы будем называть «клаузевицко- ленинским». Оно сводится к истреблению, уничтожению противника: не только к разгрому его вооруженной силы, но и полному порабощению и уничтожению его как нации — для Клаузевица и его последователей, как класса — для Ленина.
Эта человеконенавистническая теория проводилась немцами — правда, довольно опасливо — в Мировую войну (зверства в занятых областях, режим заложников и террора, удушливые газы, неограниченная подводная война, использование внутреннего врага для разложения неприятельской страны) и в гораздо более широком масштабе большевиками. Лжеучение Клаузевица — как и вытекающий из него «ленинизм», мы должны целиком отвергнуть. Эти лжеучения не соответствуют ни христианской морали, ни российской исторической традиции, ни русской воинской этике — ни простому здравому смыслу.
Войну ведут не для того, чтобы убивать, а для того, чтобы побеждать. Немедленной целью войны является победа, конечной — мир, восстановление гармонии, являющейся естественным состоянием человеческого общества.
Все остальное — уже излишества, а излишества пагубны. Диктуя мир побежденному врагу, следует руководиться строгой умеренностью, не доводить его до отчаяния излишними требованиями, которые лишь порождают ненависть — а стало быть, рано или поздно, новые войны. Заставить врага уважать себя, а для этого не вдаваться в шовинизм, уважать национальное — и просто человеческое — достоинство побежденного.
Нет более высокой цели для политики, как «на земли мир, в человецех благоволение». И с этим идеалом, к которому должна посильно эта политика стремиться, несовместимы ни закованные в цепи народы-илоты по Клаузевицу и его последователям, ни превращение вселенной в кладбище по Ленину.