«Представьте себе сцену, в которой два мужчины эпохи Возрождения сидят в болонском кабаке с проституткой. Когда эту сцену смотрю я, с моим профессиональным знанием периода и места, я замечаю, что горит неправдоподобно много свечей, гораздо больше, чем мог себе позволить такой кабак, плюс за обед заплачено примерно столько, сколько лендлорд зарабатывает за месяц, а на проститутке нет голубой вуали, обязательной для проституток по законам Болоньи того времени. Но если я покажу её двадцати другим историкам, они заметят много других вещей: что такие подсвечники нельзя было сделать при тогдашнем уровне технологии, что рисунок на ткани фламандский, что на окнах не должно быть занавесок, что еда, которую они едят, из правильного времени, но генуэзская, а не болонская, однако повар из Генуи не мог работать в Болонье из-за вражды между городами и т.д. и т.п. Это мы знаем. Но человек из того периода заметит ещё тысячу вещей: что свечи делались другого диаметра, что животных забивали иначе, что форма у стейков была другой, что ни одним кабак того времени не мог обойтись без какой-то непременной детали: чистильщицы шляп, котят, хлеба особенной формы. Все исторические сцены неверны, как неверна была бы сцена из нашего времени, где пара из высшего общества идет в ужинать формальный ресторан, где им предлагают бумажные меню и работает all-you-can-eat буфет. Тут каждая деталь возможна, но смесь неправильна».
Это же верно и для костюмов. Автор рассказывает, что консультировала какой-то фильм, где пришлось отказаться от исторически правильных штанов викингов с широкими оранжевыми и белыми лампасами, долженствующими демонстрировать богатство хозяев: аудитория не поняла бы, почему викинги ходят в клоунских панталонах. Или представьте себе наряды средневековых принцесс в современном кино. Они там обычно нежно-голубых или розовых цветов, символизирующих хрупкую зарождающуюся женственность. Но для людей того времени неяркие краски были признаком бедности.
Отказываясь от точности, автор, однако, менее склонен прощать отсутствие того, что он называет историчностью: правды поведения персонажей. Заметка посвящена сравнению двух сериалов о семье Борджиа: французско-немецко-чешского и американского, снятых в одном и том же году. Автор приводит первые эпизоды обоих.
В европейском сериале один из Орсини застает свою жену в постели с Джиованни Борджиа — последний спасается в окно. Аудитория ждет, что начнутся крики, слезы, может быть, если сценаристы захотят изобразить плохого человека, муж побьет жену, и она будет ходить до конца эпизода в синяках. Ну, или если они захотят изобразить совсем уж негодяя, он в драке случайно сломает ей шею, и будет смотреть на труп то ли с сожалением, то ли нет. Ничего этого не происходит. Орсини хватает кочергу, проламывает жене череп и спокойно уходит из комнаты, предоставляя слугам убрать труп. В дальнейшем персонажи обсуждают возможные последствия вражды Орсини и Борджиа, но никто не сомневается в том, что муж поступил совершенно правильно. Это исторично: на дворе Возрождение, и люди этой эпохи вели себя именно так — что приводит в шок современную аудиторию.