НАЦИЯ В СОСТОЯНИИ КОНСТИТУЦИОННОГО ТРЕПЕТА
Субъекты политики рутинно связывают власть и аффект с политическими объектами только для того, чтобы потом видеть в этих же самых объектах источник независимой власти. Это относится к национальным флагам, написанным конституциям, важным национальным памятникам. Святая корона также входит в эту группу предметов, являясь аффективным объектом.
Как объяснить тот аффект, который вызывает Святая корона? Защитники Короны отстаивают ее с чувством неподдельного трепета, т.е. такого аффективного состояния, которое связывает отдельного человека с коллективом и наделяет этот коллектив аффективной и идентифицирующей силой. Трепет — это коллективная форма фетишизации, в которой человек, связав тот или иной объект с непреодолимым аффектом, затем испытывает воздействие этого аффекта, «исходящее» уже от самого объекта. Аффективные объекты в этой ситуации сходны с экранными воспоминаниями (screenmemories) Фрейда: излучая спроецированное содержание, такие воспоминания «усиливают» оригинал благодаря операциям неявного смещения[6].
Пьер Бурдьё связываетполитический фетишизм с ролью языка, в котором действие и речь взаимно конституируют друг друга. Так, например, закон наделяет правом того, кто получил большинство «голосов» в определенном «избирательном округе», «представлять» этот округ. Закон наделяет «властью» тех, кто избран действовать от имени своих сограждан. Таким образом — и кавычки в двух последних предложениях использованы для того, чтобы показать, как юридически сконструированные институты становятсяреальными, — закон создает должностных лиц и наделяет их мандатами. Несмотря на то что в современном демократическом обществе политическая власть принадлежит гражданам, которые в любой момент могут вернуть ее себе, среди граждан существует тенденцияфетишизации власти, т.е. представление о том, что у власти есть некий независимый от самих граждан источник.
В частности, политическая власть, делегированная конкретному человеку, начинает отождествляться с этим человеком как ее основным источником. Так, например, вместо того чтобы говорить о политике как о человеке, который временно сосредоточил в своих руках власть тех, чьи интересы он / она представляет, мы обычно говорим о том, что политикимеет должностную власть. Мы не говорим, что полицейские — это чиновники, которых закон временно наделил властью, — вместо этого мы скажем, что офицер полицииобладает властью. Именно это смещение в понимании происхождения власти в демократической системе — с гражданина на должность / институт — и создает основу для политической фетишизации, и в этом смещении ключевыми шагами являются проекция и воссоединение. Как замечает Бурдьё:
В роли политических фетишей выступают люди, вещи, живые существа, которые кажутся как бы обязанными лишь самим себе существованием, полученным от социальных агентов. А доверители обожают свои собственные создания. Политическое идолопоклонство как раз и заключается в том, что ценность, которой наделяется определенный политический деятель, — этот продукт человеческого мозга — выступает как объективное свойство личности, как обаяние, харизма, ministerium предстает как mysterium.
Как отмечает Бурдьё, политическая власть(ministerium)может проявляться, как будто[7] ее происхождение далеко от того, чтобы быть обыденным(mysterium).Политическая власть выглядит больше своего источника. Это относится, как следует из приведенной цитаты Бурдьё, не только к людям, но и к предметам, которые приобретают особое значение. Согласно Бурдьё, это особое значение исходит от человека, наделяющего им предмет, и тем не менее человеку, придающему это значение предмету, кажется, что оно является неотделимой принадлежностью этого предмета или человека.
Для Бурдьё, как и для Маркса и Фрейда, которые также анализировали фетиши, фетиш всегда начинается с проекции аффекта. Эта аффективная проекция на объект[8] дает начало процессу, в ходе которого он превращается в нечто большее. Магической в данном случае выступает та часть процесса, когда объект, на который был спроецирован аффект, начинает, как кажется, демонстрировать собственную власть, в то время как источником этой власти является тот человек, что с восхищением смотрит на свое собственное творение, но не узнает его.
Хотя Бурдьё и отмечает, что подобные возможности фетишизации могут носить лишь коллективный характер (поскольку язык не является индивидуальным действием), он, однако, не описывает в подробностях сам механизм коллективных действий в этой сфере. В этом он не одинок: идея фетиша всегда встраивалась между психологией личности и коллективной социальной практикой, с Фрейдом на одной границе спектра и Марксом — на другой. Однако чтобы связать динамику фетиша с идеей конституционного трепета, нам понадобится более детальное описание того, как происходит коллективная проекция аффекта и как она возвращается к тем, кто был ее первоначальным источником.
Фетиш становится объектом священного трепета тогда, когда проекция непреодолимого аффекта осуществляется не в одиночку, ногруппой людей. В основе трепета лежит некий ошеломляющий аффективный опыт, т.е. «эмоциональная встряска», далекая от повседневного состояния и возможная лишь в ограниченных обстоятельствах (и в ограниченном количестве случаев). Состояние трепета обычно ограничено уникальным опытом — религиозностью, столкновением с природой в особенном и единственно прекрасном месте, политической преданностью одной (единственной) стране. Трепет — не то чувство, которое можно переживать повседневно. В сущности, именно неординарность — одно из качеств, по которым его можно опознать. Аффективная проекция в данном случае требует, чтобы объект («экран») был уникальным, воспринимался как нечто, обладающее уникальной силой.
Как и фетиш, трепет основан на проекции индивидуального аффективного опыта. Но эта проекция переживания не может быть индивидуальной — или, скорее, не может восприниматься как таковая. Те, кто вовлечен в процесс священного трепета, должны верить, что они не одиноки в этом состоянии; каждый, кто испытывает трепет, должен верить, что он — лишь один из участников большого проекта (или проекции)[9]. Когда человек чувствует, что его переживание объединяется с переживаниями других людей, которые также осознают уникальность объекта, тогда индивидуальное чувство подкрепляется и усиливается в процессе переживания.Трепет, собственно, и возникает в этом процессе усиления индивидуального аффекта аффектами, испытанными другими.
Проекции аффекта на объект не обязательно осуществляются современниками: они могут быть распределены во времени и пространстве. Более того, соучастники такого процесса могут также быть исключительно проекциями воображения, а не реально существующими людьми, поскольку для эффекта трепета достаточнопредставления о коллективной природе ошеломляющего чувства. Трепет может исключительно интенсивно ощущаться людьми, которые верят, что существуют в некой неразрывной целостности, пронизывающей историческое время и пространство. Трепет также может возникать внутри тесно связанных групп, организованных здесь и сейчас. Но несмотря на то, что трепет может ощущаться как интенсивное индивидуальное состояние, он не может сформироваться, пока индивидуум не почувствует себя частью аффективно заряженной (хотя, может быть, и невидимой) группы людей.
Поскольку в состоянии (священного) трепета первоначальная аффективная проекция не может ограничиваться лишь одним человеком, власть объекта над отдельным человеком значительно превышает сходный аффективный эффект фетиша, в котором (по крайней мере, согласно Фрейду) интенсивность привязанности к объекту обусловлена именно уникальной природой эмоциональной связи между человеком и вещью. В случае фетиша разрушение связи между аффектом и объектом может привести к избавлению от навязчивой эмоциональной привязанности к предмету (именно так психоанализ освобождает людей от одержимости фетишем). Обнажение аффективной связи с объектом демистифицирует и, таким образом, разрушает эту связь, заместившую изначальную травму, позволяя в итоге человеку освободиться от опутывавших его привязанностей.
Аффективный опыт, переживаемый в состоянии трепета, одновременно развертывается и на глубоко индивидуальном уровне, и на уровне публичном, что усложняет его демистификацию. Индивидуальная составляющая трепета обусловливает его интенсивность, а, в свою очередь, коллективный аспект трепета придает ему дополнительную силу и задает некие публичные рамки. Если человек начинает сомневаться в уместности своих чувств по поводу объекта, вызывающего трепет (или если он / она обнаруживает, что аффективная связь с предметом является результатом замещения личной травмы), то аналогичный опыт остальных может оказать дисциплинирующий эффект в поддержании аффективного соучастия.
Когда сомнениям индивидуума в непререкаемой власти объекта противостоит очевидность того, чтодругие испытывают к этому объектуте же самыеэмоции, то под вопросом, скорее всего, оказываютсясомнения, нежели сама аффективная проекция. В отличие от психоанализа, когда демонстрация (отсутствия) связи между аффективным опытом и его проекцией на объект в итоге освобождает объект от его замещающей функции, демонстрация процесса аффективной проекции в случае трепета может, напротив, укрепить существующую аффективную связь. Коллективный характер аффективного переживания, связанного сданным объектом, может служить существенным доводом в пользу подобной аффективной проекции при всей ее видимой иллюзорности. Устойчивость (и воздействие) трепета, иными словами, определяется числом трепещущих.
Коллективная проекция аффекта на объект «возвращается» к авторам проекций в виде силы, которая существует уже вне индивидуальных и психологических рамок. К участникам аффективных инвестиций возвращается их изначальный вклад вместе с интересом — в двойном значении этого слова. Во- первых, вклад усилен коллективной природой переживания, так что индивидуум, ощущающий трепет, получает больше, чем первоначально вложил в объект; во-вторых, коллективное вложение делает сбор аффективных дивидендов болееинтересным индивидуально, поскольку затрагивает как мысли, так и чувства. Коллективный интерес к объекту увеличивает его власть над каждым отдельным человеком, который отзывается на это коллективное переживание собственным непрерывным вкладом в «копилку» общего аффекта.
Когда ошеломляющий аффект, коллективно спроецированный на объект, возвращается обратно к тем, кто активнее всего инвестировал его туда, то объект начинает приобретать индивидуальность, волю и способность к аффективному воздействию. Иными словами, антропоморфизация объекта оказывается естественным следствием аффективной проекции. (Люди, которые внушают трепет, нередко выступают лишь объектом проекций со стороны тех, кто живет в состоянии трепета.) В конце концов, к тому, кто проецировал свой аффект на объект, возвращается сила, гораздо большая, нежели он бы мог породить в одиночку. Выясняется, что объект излучает жизненную силу, которая превышает рамки индивидуального вложения, поэтому объект переживается как сокрушительно мощный и достойный трепета. Трепещущий человек чувствует себя маленьким перед лицом великой силы, превосходящей его.
Во многих отношениях этот процесс коллективного проецирования (на объект) и обратного излучения аффекта («исходящего» от объекта) противоположенотвращению, при котором человекотвергает с большой аффективной силой нечто, что было частью его самого. Фрейд, как известно, характеризовал подобный процесс отвращения, направленный на отторжение части себя, как истерию, отмечая, что «истерические симптомы — это не что иное, как «конверсия» принесенных для изображения бессознательных фантазий»[10], где «конверсия» обозначает процесс, в ходе которого нечто внутреннее проецируется вовне и после этого становится аффективно ощутимым как часть внешнего, видимого мира. Мне уже приходилось писать, чтоотвращениестало характерной чертой попыток создания конституций, инициированных коллапсом «режимов страха»[11]: полное отрицание недавнего прошлого послужило основой для интенсивных эмоций. Когда нации коллективно переживают ужасные моменты своей истории — например, связанные с геноцидом, массовым ущемлением прав человека, массовой деградацией личности, — то те, кому доводится стать авторами новых конституций, направленных на преодоление недавних ужасов, делают это с убежденностью, объяснимой лишь в терминах демонстрируемой ими аффективной избыточности[12].
Говоря об аффективной траектории Святой короны, я буду рассматривать этот процесс, так сказать, наоборот. Защитники Короны, как я называю группу людей, отстаивающих центральную роль Короны в общественной жизни Венгрии, часто подчеркивают интенсивность своей привязанности к ней, и это чувство можно трактовать как отражение коллективной аффективной проекции, воспринимаемой автономно по отношению к индивидам, которые послужили ее источниками. В случае Короны этот эффект излучения особенно значим, поскольку он материализует воображаемое национальное сообщество венгров, которое хранило верность Короне вопреки времени и географии. Интенсивность священного трепета обусловлена верой в то, что Корона всегда служила организующим началом нации, делая своим присутствием эту нацию значительнее, мощнее и величавее.
Как объяснить этот процесс формирования благоговения в случае Святой короны? Я рассмотрю несколько конституционных генеалогий[13] Короны, созданных как самодеятельными историками, которые доказывали права Короны на центральную роль в венгерской конституционной идентичности, так и профессиональными историками, которые подходили к предмету исследования менее восторженно. Как я попытаюсь показать, прошлое может быть представлено как проекция современных проблем на пластичные реликвии прошлого — проекция, которая обрела свою собственную жизнь, выступая самостоятельно и независимо от тех, кто ее породил. Дело не в том, что рассматриваемые реликвии прошлого, создающие материальную основу для этих генеалогий, возникли из ничего; история как раз и призвана понять и объяснить то, что не помещается целиком в рамки настоящего (или в рамки сегодняшних аффективных проекций). Но реликвии не могут говорить современным языком; в разные моменты времени именно историки — как самодеятельные, так и профессиональные — придают жизнь этим немым свидетельствам. То, как люди спорят о своем прошлом, может сказать немало об их настоящем: о том, что кажется очевидным, а что — невразумительным; о том, что требует разъяснений для современной аудитории, а что — нет; о том, что оказывается в центре внимания при взгляде в прошлое, а что остается смутным пятном на периферии
Большой интересный текст про национальный идентитет целиком лежит здесь