Тимоти Снайдер анализирует новейшую литературу о холокосте: какие ошибки во внешней политике европейских государств расчистили путь насилию?
«Окончательное решение — геноцид»
Дональд Блоксхэм
Oxford University Press, 410 с.
«Deutsche Besatzungspolitik in Litauen 1941–1944» [Оккупационная политика Германии в Литве, 1941–1944]
Кристоф Дикманн
Göttingen: Wallstein, два тома, 1652 с.
Jest taki piękny, słoneczny dzień: Losy Żydów szukających ratunku na wsi polskiej 1942–1945 [Это такой прекрасный и солнечный день... Судьба евреев, искавших спасения в польской сельской местности в 1942–1945]
Барбара Энгелкинг
Warsaw: Stowarzyszenie Centrum Badań nad Zagładą Żydów, 292 с.
Judenjagd: Polowanie na Żydów 1942–1945. Studium dziejów pewnego powiatu [Охота на евреев в 1942–1945 — исследование истории одной страны]
Ян Грабовский
Warsaw: Stowarzyszenie Centrum Badań nad Zagładą Żydów, 262 с.
«Золотая жатва — события на окраинах холокоста»
Ян Томаш Гросс совместно с Иреной Груджиньской-Гросс
Oxford University Press, 135 с.
Heydrich et la solution finale [Гейдрих и окончательное решение]
Эдуард Хассон
Paris: Perrin, 751 с.
Juden in Krakau unter deutscher Besatzung 1939–1945 [Евреи в Кракове под немецкой оккупацией 1939–1945 гг.]
Андрэа Лоу и Маркус Рот
Göttingen: Wallstein, 248 с.
Ян Гросс и Ирена Груджиньская-Гросс завершают свое повествование о мрачных грабежах времен холокоста историей из близкого к нашим дням прошлого. По пути домой из Великобритании польский предприниматель чудом избежал автомобильной катастрофы. Ночью ему во сне явилась еврейская девочка, окликнула его по имени, будто близкого знакомого или ребенка, и попросила его вернуть ей кольцо. У предпринимателя действительно было золотое кольцо, доставшееся ему от предков, обитавших неподалеку от Белжеца, где находилась одна из крупнейших фабрик смерти, построенных немцами на территории оккупированной Польши.
В надежде спасти себя и свои семьи на этапах пути к смерти в 1942 году польские евреи порой обменивали ценные вещи, которые им удалось взять с собой, на воду (или обещания таковой) у местных поляков, когда железнодорожные составы ненадолго останавливались. Евреи лишались всего на пороге газовых камер, когда их раздевали догола. Золотые зубы удалялись у трупов еврейскими крематорами из числа заключенных и присваивались немцами. Некоторые ценные вещи удавалось пронести и в лагерь, где их обменивали у охраны, чаще всего состоявшей из граждан СССР, захваченных в плен немцами. Охранники, в свою очередь, расплачивались этими ценностями за еду, алкоголь и интимные услуги в ближайших польских деревнях. Отдельные ценные вещи были найдены на месте газовых камер после отступления немцев. После войны обитатели деревень в округе разрывали захоронения в поисках золота.
Польский предприниматель вернул кольцо, как только и можно было выполнить этот долг: сопроводив запиской, он передал его в музей Белжеца. В его поступке и всей этой истории как в капле отразились реалии современной Польши. Все подробности этой повести: коммерческие отношения с немцами, деловая поездка в автомобиле с шофером и даже высокое качество дорог — все это говорит о том, что Польша достигла того уровня развития, которого давно не знала. Освободившись в 1989 году от коммунизма, который пришел на смену немецкой оккупации, превратившись в союзника США по НАТО в 1999-м, укрепив узы взаимоотношений с соседними странами в рамках Евросоюза в 2004-м, Польша оказалась в однозначном выигрыше от глобализации после падения коммунизма.
Как утверждает Дональд Блоксхэм в своей книге «Окончательное решение», холокост можно рассматривать, помимо прочего, и как итоговую катастрофу, которая сопутствовала развалу того, что историки называют первой глобализацией, — экспансии мировой торговли в конце XIX — начале XX столетия. Этот развал происходил в три этапа: Первая мировая война, Великая депрессия и Вторая мировая война. Роковым недостатком той первой глобализации была ее зависимость от империализма Европы. Процесс деколонизации начался в самой Европе, когда балканские национальные государства освободились сначала от администрации Османской империи, а затем — от владычества британских, немецких, австрийских и российских империалистических покровителей. Руководители этих мелких изолированных аграрных национальных государств искали естественный баланс между националистической идеологией и плачевной экономической ситуацией: как только мы освободим собратьев за соседней речкой или горным перевалом от иноземного правления, полагали они, мы сразу расширим скудную налоговую базу за счет их сельхозугодий.
После первых неудачных попыток, приведших к междоусобным войнам, балканские национальные государства обратили свое оружие против самой Османской империи. В 1912 году в ходе Первой балканской войны они покончили с могуществом Османской империи в Европе и поделили между собой трофеи этой победы (по результатам, правда, уже Второй балканской войны в 1913 году). Тот конфликт, который мы помним в качестве Первой мировой войны, можно рассматривать как попытку отдельных элементов в сербском правительстве отвоевать часть территории у Австрии, как недавно им это удалось в борьбе с Оттоманской империей. С началом Первой мировой войны балканская модель становления национальных государств была применена в Турции (результатом чего стало массовой уничтожение более миллиона армян), а впоследствии была принята и в Центральной Европе. Первая мировая война также разрушила мировую систему торговли и положила начало эпохе обнищания Европы, которая растянулась почти на полвека.
Адольф Гитлер был в той войне австрийским солдатом, хотя и служил в германской армии. Его антисемитское возмущение поражением Германии и Австрии в Mein Kampf (1925) Блоксхэм интерпретирует в своей книге как интеллектуально слабую, но политически амбициозную попытку возродить Германию из руин побежденного национального государства, провозгласив имперские планы. Сама война нанесла не такой уж большой ущерб Германии, ведь страна не была под оккупацией. Однако Германия, потеряв на той войне около двух с половиной миллионов человек, потерпела поражение; и Гитлер говорил, что Германию нужно вернуть в центр мировой истории, а для этого надо было найти причину этого поражения.
Гитлер лукаво считал евреев виновными не только в поражении 1918 года, но и в установлении послевоенного мирового порядка. На Западе евреи якобы были основными носителями бездушного финансового капитализма Лондона и Нью-Йорка, добившегося репараций со стороны Германии в 1918 году, что привело к гиперинфляции начала 1920-х годов. На Востоке евреи якобы и учредили «иудейский большевизм» в СССР. Евреи всего мира ответственны, говорил Гитлер, за распространение всемирных лживых идеологий либерализма и социализма, которые мешают немцам осуществить свое избранничество, свое предназначение.
Программа возрождения Германии была в некотором смысле просто воспроизведением балканской контаминации национализма с аграрным укладом, которую Гитлер восхвалял в Mein Kampf. Германии следовало отвоевать у своих соседей «жизненное пространство» на Востоке, чтобы достичь сельскохозяйственной самодостаточности. В отличие от балканских государств, Германия, безусловно, являлась великой державой, которая могла рассчитывать не только на территориальную выгоду, но и на создание новой империи, что она, в принципе, осуществила на Украине ближе к концу Первой мировой войны. Маниакальный антисемитизм Гитлера придал этому видению вселенский охват, как в смысле размаха, так и в смысле конкретной программы действий, — вторжение на Восток означало оккупацию той части мира, где проживали евреи, уничтожение Советского Союза и достижение мирового господства.
Для реализации изложенной в Mein Kampf программы Гитлеру потребовалось захватить власть в Германии, разрушить республиканский уклад страны, и после развязать войну против СССР. Как замечает Эдуард Хассон в своей книге о заместителе Генриха Гиммлера Ре́йнхарде Гейдрихе, Великая депрессия позволила Гитлеру победить на выборах и положить начало своему переделу Германии и мира. Если говорить в терминах Макса Вебера, после 1933 года в гитлеровской Германии государство уже не обладало монополией на насилие. Вместо этого оно превратилось в подрядчика насилия, используя насилие за рубежом — например, террор в СССР, убийство германских чиновников евреями, — в целях оправдания насилия внутри страны, которое на самом деле творили германские институты власти. Гитлер ссылался на угрозу внутренней нестабильности, оправдывая учреждение еще более репрессивных институтов [1].
На протяжении большей части 1930-х годов Гитлер настаивал на том, что его внешняя политика продолжает то, что мы назвали балканской моделью — сплочение людей одной этнической принадлежности через объединение их земель. Именно это послужило оправданием раздела Чехословакии и аннексии Австрии в 1938 году. Однако на самом деле, как демонстрирует Хассон, захват этих стран и упразднение их правительств явился пробным запуском гораздо более обширной программы расовой колонизации территорий, лежащих далее на Восток.
Метод Хассона состоит в исследовании карьеры Гейдриха, главы международной разведки СС и образцового государственного деятеля этого нового типа государства [2]. СС была основным инструментом Нацистской партии, призванным изменить природу государства. СС внедрялась во все ключевые институты государства, такие как полиция, развертывая за завесой их легитимности свое отношение к миру. Переработка Германии изнутри заняла годы. Как показывает Хассон, Гейдрих понимал, что разрушение соседних государств позволяло этим трансформациям идти гораздо быстрее. Уничтожение всех политических институтов и прежнего законного порядка позволило бы организации Гейдриха функционировать намного успешнее.
В частности, разрушение государства позволяло внедрить гораздо более радикальный подход к тому, что нацисты называли «еврейской проблемой», — политический курс, который Гейдрих поддерживал с готовностью. В Германии евреи были лишены гражданских прав и активно вытеснялись из страны. После захвата Судетских земель в Чехословакии в 1938 году проживавшие там евреи бежали или были изгнаны. Когда Австрия была присоединена к Германии, подчиненный Гейдриха Адольф Эйхман учредил там свое «агентство эмиграции», незамедлительно лишив евреев их собственности под грохот антисемитского насилия.
Историки склонны рассматривать Вторую мировую войну в двух разных ракурсах: во-первых, как историю военных кампаний Германии и против нее, а во-вторых, как историю уничтожения европейского еврейства. Как давно показала Ханна Арендт, эти две истории на самом деле одна история. Успех Гитлера был во многом обусловлен кризисом таких международных институтов, как Лига Наций, а также тем, что ему удалось убедить другие державы допустить агрессию против Чехословакии и Австрии. Как настоятельно утверждает Блоксхэм, слабость западных держав означала, что судьба их граждан и прежде всего евреев зависела от действий (и позиции) других государств. Эвианская конференция 1938 года показала, что ни одно из значимых государств не пожелало приютить у себя европейских евреев.
Гитлер, как замечает Хассон, по-видимому, верил в то, что нежелание Америки принять у себя европейских евреев означало, что европейским державам следовало бы отправить их на Мадагаскар. Этот остров в то время рассматривался польскими властями в качестве места, куда следовало направить евреев, пусть и в качестве возможного и добровольного варианта эмиграции, нежели принудительного выселения. Хассон пишет, что до 1939 года Гитлер, по всей видимости, верил в то, что Германия и Польша могут сотрудничать в рамках некой программы насильственной депортации евреев на этот остров. Польша отделяла Германию от Советского Союза, и в ней проживало три миллиона евреев — в десять раз больше, чем в Германии. Гитлер хотел вовлечь Польшу в свой крестовый поход против коммунизма, и эта депортация, предположительно, должна была случиться в ходе совместного германско-польского вторжения в Советский Союз.
Поскольку Польша отказалась вступить в любого рода союз с нацистской Германией весной 1939 года, Гитлер прибег к временному союзу с СССР против Польши. Пакт Молотова – Риббентропа, подписанный в августе 1939 года, предопределил судьбу национальных государств Эстонии, Латвии, Литвы и Польши, что стало роковым для еврейских граждан этих стран. Совместное вторжение в Польшу со стороны германской и советской армий в сентябре 1939 года означало: вместо того чтобы стать своего рода младшим партнером нацистской Германии, Польша была уничтожена как политическая единица. В отличие от Австрии и Чехословакии, Польша оказала отпор Германии, но потерпела поражение. Для Гейдриха порабощение Польши открыло новые перспективы: вооруженное сопротивление дало нацистам возможность под прикрытием войны приступить к массовым убийствам гражданского населения.
Оперативные группы (Einsatzgruppen) Гейдриха получили задание уничтожить образованное население Польши. Эту страну следовало стереть с карты, а ее население — обезглавить. Уничтожение польского государства и убийство десятков тысяч польских интеллигентов в 1939 году не смогли положить конец политической жизни в стране и польскому сопротивлению. Открытый в 1940 году концентрационный лагерь для поляков Аушвиц также еще не означал полной победы нацистов. За годы оккупации немцы уничтожили как минимум миллион поляков-неевреев, но польское сопротивление продолжалось и даже ширилось.
Разрушение польской государственности также не обернулось для Гитлера и Гейдриха мгновенным решением «еврейской проблемы». Сначала Гейдрих хотел создать «еврейские резервации» в Польше, но это было бы просто перемещением евреев из одной части Германской империи в другую. В начале 1940 года подчиненный Гейдриха Эйхман попросил советских руководителей, которые тогда еще были союзниками Германии, взять к себе два миллиона польских евреев. Как и можно было предположить, он получил отказ. Летом 1940 года, после победы Германии над Францией, Гитлер, министерство иностранных дел Германии и Гейдрих вновь обратились к идее депортации на остров Мадагаскар, бывший тогда французской колонией. Гитлер почему-то считал, что Великобритания пойдет на мирное соглашение и позволит Германии провести морскую депортацию евреев.
Таким образом, окончательное решение в отношении польских евреев должно было произойти в Польше, однако к концу 1940 года все еще не было ясно, каким оно станет. Андреа Лоу (Andrea Löw) и Маркус Рот (Markus Roth) в своем прекрасном исследовании о жизни и гибели евреев в Кракове напоминают нам, что польские евреи были не просто безличными объектами проводившегося Германией бесчеловечного курса. Краковские и вообще польские евреи в соответствии с польским законом были организованы в местные сообщества (kehilla или gmina), пользовавшиеся коллективными правами. Именно этот институт немцы переиначили в Judenräte — еврейские советы, ответственные за выполнение приказов немцев. Невзирая на то, что в конце 1930-х годов в Польше были приняты отдельные антисемитские законы, польские евреи все же считались равноправными гражданами республики.
Когда республика была разрушена, антисемитское законодательство Германии незамедлительно вступило в силу. Изгнание немцами евреев из их домов, бывшее немыслимым нарушением прав собственности в прежней Польше, послужило сигналом для разграбления еврейской собственности. Сами немцы захватывали банковские счета, автомобили и даже велосипеды евреев. В ожидании будущей депортации краковские евреи содержались в гетто, где страдали от беззакония, эксплуатации и нищеты, болели, голодали и умирали. Однако это был еще не холокост.
Нападение Германии на СССР в июне 1941 года было призвано воплотить великие имперские планы Гитлера. Фактически могущество Германии распространилось достаточно далеко на Восток, были захвачены основные места обитания евреев в Европе, но для уничтожения СССР нужна была новая военная кампания. В начале вторжения немецкая армия захватила те земли, которые были оккупированы Советской армией в ходе той же войны, изгнав оттуда советскую администрацию.
Именно в этой зоне двойного уничтожения государственности немцы впервые приступили к организованному убийству большого числа евреев. Захватив восточную часть Польши, которая была аннексирована СССР в 1939 году, немцы призывали местных жителей к погромам евреев. Самым ярким примером может служить городок Едвабне, описанный Яном Гроссом в его предыдущей книге [3]. В Прибалтике, где СССР ликвидировал три независимых государства в 1940 году, было проще добиться поддержки немецкой политики местными жителями. Отдельное место занимает Литва, поскольку это государство было разрушено Советским Союзом, а в нем проживало большое число евреев. Захватив Литву летом 1941 года, немцы уничтожили советский политический строй, который прежде уничтожил литовскую государственность.
В дважды оккупированной Литве такие германские воротилы насилия, как Гейдрих, располагали большими ресурсами и большим коридором для маневра, чем в Германии или даже Польше. Оккупировавшие Польшу оперативные отряды в основном были заняты уничтожением поляков, а в Литве они главным образом уничтожали евреев. Временное правительство Литвы, состоявшее из крайне правых политиков, ввело свое собственное антисемитское законодательство и начало проводить собственную политику убийства евреев, объясняя литовцам, что в приходе режима большевиков были повинны местные евреи, а их уничтожение вернет литовцам всю власть над страной.
Это была германская политика, использовавшая настроения литовцев, но она бы не сработала так складно, если бы этому не предшествовало разрушение, оккупация и аннексия литовского государства Советским Союзом. Множество литовцев, повинных в убийстве евреев, еще совсем недавно сотрудничали с советским режимом. После роспуска временного правительства Литвы и установления прямого правления немецких властей, масштаб насилия значительно увеличился: теперь уже в отсутствии центральной власти Литвы, однако при сотрудничестве литовских полицейских и дружинников.
Как пишет Кристоф Дикманн в своем фундаментальном исследовании, «сельская местность в Литве во второй половине 1941 года превратилась в огромное кладбище литовских евреев». По его оценке, около 150 тысяч евреев было уничтожено в Литве к концу ноября 1941 года. Как замечает Хассон, показательно, что Гейдрих и его непосредственный начальник Генрих Гиммлер посетили Прибалтику в сентябре 1941 года как раз накануне ряда встреч с Гитлером. Блоксхэм соглашается с тем, что, с точки зрения гитлеровского режима, изначальная готовность к сотрудничеству в массовом убийстве евреев со стороны местного населения «предвещала большие возможности». Депортация евреев оказалась невозможной — оставалось уничтожать их в местах их проживания. Это был уже холокост.
Не может быть сомнений в том, что политика Гитлера была направлена на уничтожение евреев на всех землях, подконтрольных Германии. Однако на протяжении большей части его правления с 1933 по 1941 год он не видел возможности это сделать. Только летом 1941 года, спустя восемь лет после прихода к власти, спустя три года после первого территориального расширения Германии и спустя два года после начала войны, Гитлер нашел способы воплощения своего «окончательного решения». Рабочим методом для достижения этой цели стало массовое убийство, организованное в той части Европы, где сначала СССР уничтожил независимые государства, а затем немцы уничтожили советский строй.
Затем холокост распространился стремительно и почти с той же интенсивностью там, где государство было уничтожено только единожды: на Востоке, на бывшей территории СССР, где немецкая власть пришла на смену советскому режиму, — там евреев убивали пулями, а также на Западе, на территории оккупированной Польши, где их уничтожение в основном свершалось в газовых камерах. Были созданы такие лагеря с газовыми камерами, как Белжец, а в лагере Аушвиц был построен дополнительный комплекс газовых камер. В СССР проводились массовые расстрелы негерманского населения, в которых с готовностью участвовали граждане бывшего Советского Союза. В Польше в газовых камерах убивали тех евреев, которые уже были выселены в гетто, поэтому систематическое уничтожение в этом случае осуществить было проще.
Машина холокоста тормозила там, где намерения Гитлера противоречили закону, пусть и крайне искаженному и лишенному реальной силы. Словакия, бывшая союзником Германии, поначалу отправляла своих евреев в Аушвиц, хотя впоследствии и отказалась от этой практики. В Голландии, которая находилась под властью немцев, было уничтожено три четверти еврейского населения. Такие независимые страны, как Болгария, Италия, Венгрия и Румыния, будучи союзниками Германии, в целом не следовали германской политике, а итальянская армия спасла жизнь значительному числу евреев. В Румынии проводилась своя политика уничтожения евреев, которая была приостановлена в 1942 году. Венгрия не отправляла своих евреев в нацистские лагеря смерти до тех пор, пока сама не была оккупирована Германией. В самой нацистской Германии около половины проживавших там в 1933 году евреев умерло естественной смертью. Немцы почти никогда не убивали евреев, являвшихся подданными Великобритании или гражданами США, хотя им не стоило труда это сделать.
Нацистская Германия была государством особого рода, ориентированным не на монополию насилия, а на расширение его масштабов. Холокост был не только результатом жесткого применения силы, но также и следствием последовательной манипуляции оставшимися от уничтоженных государств институтами, а также обострившихся в ходе войны социальных конфликтов. Как настоятельно указывает Ян Гросс, депортация в лагеря смерти явилась «главной катастрофой», постигшей польских евреев, и это было «дело рук немцев». Но какова судьба около четверти миллионов польских евреев, которым так или иначе удалось избежать газовых камер, искавших помощи у поляков в 1943, 1944 и 1945 годах? Гросс вместе с Яном Грабовским и Барбарой Энгелкинг представляют неопровержимые доказательства того, что большинство этих людей были также уничтожены и, возможно, половину из них убили поляки (в соответствии с германской политикой и законом), а вовсе не немцы.
Эти польские историки совместно выдвигают два основных аргумента, которые могут помочь нам понять механизм действия нацистского террора после разрушения польского государства. Первый аргумент касается преемственности персонала и повиновения. В целом польская полиция продолжала функционировать под управлением немцев. В 1938 году в независимой Польше в их задачи входило предотвращать погромы, а в 1942-м — вылавливать евреев. Во-вторых, местным управлениям было поручено арестовывать евреев, избежавших газовых камер. Поляков данной местности относили к разряду заложников, которых следовало наказывать, если евреев там не удавалось поймать. Местные руководители были лично ответственны за чистоту подотчетных им районов от евреев, в ином случае им грозил донос в укрывательстве. При поимке евреев местные власти отвечали за правильное распределение их собственности [4].
Крестьяне в сельской местности, как показывают Энгелкинг и Грабовский, не особо пеклись о репутации польского народа, принадлежность к которому они, скорее всего, не ощущали, так как положение среди соседей значило для них гораздо больше [5]. В цитируемых исследованиях селяне выглядят людьми, безрассудно соперничающими между собой, завистливыми и реализующими мелкие собственнические инстинкты. При немецкой оккупации селяне постоянно доносили друг на друга немцам по любого рода поводам. Эта «эпидемия доносов», как описывает ситуацию Грабовский, делала спасение евреев от германской политики уничтожения чрезвычайно затруднительным. Селяне замечали, что соседняя семья употребляет больше продуктов, меняет распорядок дня. Подобного рода знаки указывали на то, что в этой семье прячут евреев, вслед за чем поступал донос, к которому соседей побуждало стремление овладеть еврейской собственностью или собственностью их укрывателей, а также страх коллективного наказания немцами.
В такой ситуации, как замечает Энгелкинг, польским селянам было не с руки помогать евреям: «если евреи просили о помощи, то отказать в ней им ничего не стоило, а предоставить ее означало подвергнуть себя неминуемому риску». Как демонстрируют нам и Грабовский, и Энгелкинг, зачастую, делая вид, что хотят спасти евреев, поляки отбирали у них деньги и выдавали евреев полиции. В исследовании Грабовского есть десятки случаев спасения и последующего предательства, тогда как подлинное спасение находили те, кому повезло обратиться к полякам, не думавшим о личной выгоде. Последнее справедливо, конечно же, в отношении Яна Карского и Витольда Пилецкого, которые добровольно направились, соответственно, в Варшавское гетто и в Аушвиц [6]. Как подчеркивает Грабовский, такие люди находились и в исследуемой им области, и во всей оккупированной Польше. Энгелкинг приводит пример Вацлава Жпуры (Wacław Szpura), который три раза в день пек хлеб для тридцати спасенных им евреев.
Можно быть уверенным в том, что в регионе, где происходил холокост, официальный антисемитизм нацистов использовал для уничтожения евреев различные рычаги давления на местах. Исконный народный антисемитизм не оставлял места для симпатий к евреям, а укрывателям евреев грозил донос со стороны соседей [7]. Моральную озабоченность у трех упомянутых польских историков неизменно вызывает тот факт, что зачастую поляки направляли евреев на верную смерть в ситуациях, когда они могли бы просто ничего не делать. Однако у нас есть множество свидетельств того, что не только антисемитизм был причиной гибели евреев.
С одной стороны, действие не всегда соответствует идеологии. Проведя тщательное исследование отдельных случаев в одном из регионов, Грабовский приходит к заключению, что убивавшие евреев поляки впоследствии были склонны вступать в компартию, которая установила свою власть в Польше после войны. Это подтверждает сделанное Гросс за десять лет до этого предположение о том, что те, кто сотрудничал с одними оккупантами, скорее всего, будут сотрудничать и со следующими. Двойное сотрудничество, которое было вполне распространено, являясь следствием последовательной оккупации двух иностранных армий, вынуждает нас отказаться от соблазна объяснять насилие идеологическими убеждениями. Поляки, занятые гробокопательством в поисках золота под Треблинкой, которых мы видим на обложке книги Гросс «Золотая жатва», с наступлением коммунизма продолжали грабеж, начатый при немцах. Польский коммунистический режим — хотя и в других масштабах — также продолжал политику немцев, национализируя бывшие предприятия евреев и их собственность, которые нацистский режим захватывал у казнимых им евреев.
Польский коммунистический режим, находившийся у власти более сорока лет, состряпал миф о холокосте в два этапа: сначала ложно представив поляков и евреев в качестве равных жертв, а затем выдвинув антисемитский тезис о том, что пассивные евреи должны быть благодарны геройским полякам, которые пытались их спасти от собственной беспомощности. Эта линия была принята в 1968 году, когда коммунистический режим по подложному обвинению в «сионизме» изгнал несколько тысяч своих граждан, среди которых были Ян Гросс и Ирена Груджиньская. Работы Гросс, Грабовского, Энгелкинг и других польских историков, несомненно, являются ответом на мифы эпохи коммунизма, которые и поныне выгодно повторять некоторым польским националистам, в связи со стремлением объявить холокост главным эпизодом истории новейшей Польши [8].
За последнее десятилетие на польском языке вышли в свет много новых исследований холокоста. Это свидетельствует о подлинной попытке излечить самую тяжелую травму в прошлом Польши. Не будет принижением смелости и проницательности польских историков сказать, что этот прогресс также обязан обретению стабильности независимой Польшей, ныне связанной крепкими узами с международными институтами, процветающей в условиях глобальной экономики. Если среди прочего мы будем рассматривать холокост как тяжелейшее следствие краха первой глобализации, мы сможем увидеть в продуманном и обстоятельном обсуждении этого трагического события одно из следствий второй глобализации, уже нашей собственной. В нашем мире кольцо, скорее всего, вернут, но такой мир очень хрупок.
Примечания