ПРЕДИСЛОВИЕ: ЕВРОПА
«Вот теперь мы заживем!» Так любил говорить голодный мальчишка, шлепая по обочине дороги или по пустому полю. Но еда, которую он видел, была плодом его воображения. Пшеницу давно отняли — во время безжалостной кампании хлебозаготовок, которая стала началом эпохи массовых убийств в Европе. Шел 1933 год. Иосиф Сталин намеренно морил голодом Советскую Украину. Тот мальчик умер, как и более трех миллионов других людей. «Мы еще встретимся, — говорил молодой советский человек своей жене, — в другом месте». И не ошибся. Сначала расстреляли ее. Потом его. И они были похоронены вместе с семьюстами тысячами жертв сталинского Большого террора 1937–38 годов. «Они потребовали мое обручальное кольцо, которое я…» Польский офицер оборвал свою дневниковую запись перед тем, как был казнен НКВД в 1940 году. Он был одним из примерно двухсот тысяч польских граждан, расстрелянных советскими гражданами и немцами в начале Второй мировой войны, когда нацистская Германия и Советских Союз общими усилиями оккупировали его страну. В конце 1941 года одиннадцатилетняя русская девочка, оставшаяся в Ленинграде, написала в своем простом дневнике: «Осталась одна Таня». Адольф Гитлер предал Сталина: ее город оказался в немецкой блокаде, а ее родные, как и еще четыре миллиона советских граждан, умерли от голода. А следующим летом двенадцатилетняя еврейская девочка в Белоруссии написала последнее письмо своему отцу: «Прощаюсь с тобой перед смертью. Смерти я очень боюсь, потому что детей бросают в общие могилы живыми». Она была одной из более чем пяти миллионов евреев, уничтоженных в газовых камерах и расстрелянных немцами.
В сердце Европы в середине ХХ века нацистский и советский режимы убили около четырнадцати миллионов человек. Территория, где погибли все эти люди, «кровавые земли», простирается от центральной Польши до западной России, охватывая Украину, Белоруссию и Прибалтику. Во времена дружбы национал-социализма и сталинизма (1933–1938), совместной советско-германской оккупации Польши (1939–1941) и затем войны между Германией и Советским Союзом (1941–1945) в этом регионе творились такие массовые зверства, которых человечество до той поры не видело. Их жертвами обычно становились евреи, белорусы, украинцы, поляки, русские и прибалты, то есть местные народы. Всего за двенадцать лет (с 1933 по 1945 год), когда Гитлер и Сталин находились у власти, было убито четырнадцать миллионов человек. Несмотря на то что их страны стали полем битвы примерно в середине этого периода, все эти люди пали жертвами кровожадной политики, а не войны. Вторая мировая война стала самым кровопролитным конфликтом за всю историю человечества. И около половины солдат, сложивших голову на полях ее сражений по всему миру, погибли здесь, в этом самом регионе, «на кровавых землях». Но никто из этих погибших четырнадцати миллионов не служил на тот момент в регулярных войсках. Большинство из них — женщины, дети и старики. Ни у кого из них не было оружия. У многих отняли все — даже одежду.
Аушвиц — одно из самых известных мест расправы «на кровавых землях». Сегодня слово «Аушвиц» — синоним Холокоста, а Холокост — синоним главного бедствия ХХ века. Однако у людей, числившихся в Аушвице «работниками», был шанс выжить: мы знаем о нем благодаря мемуарам и романам, написанным теми, кто выжил. Гораздо больше евреев, в основном польских, погибли в газовых камерах других немецких фабрик смерти, откуда почти никому не удалось выйти живым. Их названия вспоминают гораздо реже: Треблинка, Хелмно, Собибор, Белжец. Еще больше евреев, польских, советских и прибалтийских, было расстреляно у рвов и ям. Многие из них погибли там, где жили, — в оккупированной Польше, Литве, Латвии, Советской Украине и Советской Белоруссии. Немцы привозили евреев из других стран в «кровавые земли» — чтобы убить. Поезда везли евреев в Аушвиц из Венгрии, Чехословакии, Франции, Голландии, Греции, Бельгии, Югославии, Италии и Норвегии. Немецких евреев депортировали в города «кровавых земель» — Лодзь, Каунас, Минск, Варшаву — а потом расстреливали или отправляли в газовые камеры. Людей, живших в квартале, где теперь нахожусь я, — девятом округе Вены, отправили в Аушвиц, Собибор, Треблинку и Ригу, то есть в «кровавые земли».
Массовые убийства немцами евреев происходили в оккупированной Польше, Литве, Латвии и в Советском Союзе, но не в самой Германии. Гитлер был политиком-антисемитом в стране, где еврейская диаспора была мала. Евреи составляли менее одного процента населения Германии, когда Гитлер стал канцлером в 1933 году, ипримерно четверть процента к началу Второй мировой войны. В первые шесть лет его правления немецким евреям разрешалось эмигрировать (если они сталкивались с унижением или нищетой). Большая часть немецких евреев, заставших победу Гитлера на выборах в 1933 году, умерли своей смертью. Убийство 165 000 немецких евреев само по себе было ужасающим преступлением, но всего лишь каплей в море трагедии европейских евреев: менее трех процентов погибших во время холокоста. Только когда нацистская Германия захватила Польшу в 1939 году и вторглась в Советский Союз в 1941 году, идея Гитлера об уничтожении евреев в Европе столкнулась с двумя самыми значимыми диаспорами европейских евреев. Его стремление расправиться с евреями в Европе могло быть реализовано только в тех ее частях, где они жили.
Холокост затмевает немецкие планы, которые предполагали еще больше убийств. Гитлер не только мечтал искоренить еврейский народ. Он также хотел уничтожить Польшу и Советский Союз как государства, истребить их правящий класс и убить десятки миллионов славян (русских, украинцев, белорусов, поляков). Если бы война Германии с СССР пошла так, как было задумано, тридцать миллионов гражданских умерло бы от голода в первую зиму, десятки миллионов были бы высланы, убиты, ассимилированы или отданы в рабство. Хотя этим планом не суждено было сбыться, они стали фундаментом оккупационной политики Германии на Востоке. Во время войны немцы уничтожили не-евреев примерно столько же, сколько евреев, в основном обрекая их на голодную смерть, как советских военнопленных (более трех миллионов) и жителей блокадных городов (более миллиона), или расстреливая гражданских во время «карательных операций» (чуть менее миллиона, в основном это белорусы и поляки).
Во Второй мировой войне Советский Союз победил нацистскую Германию на восточном фронте, тем самым подарив Сталину благодарность миллионов и решающую роль в послевоенном устройстве Европы. Тем не менее, Сталин по части массовых убийств мог посоревноваться с Гитлером. И в мирное время дело обстояло даже хуже. Во имя защиты и модернизации Советского Союза Сталин допустил, чтобы миллионы голодали, а в тридцатых годах было расстреляно 750 000 человек. Сталин уничтожал собственных граждан с тем же успехом, что Гитлер — граждан других государств. И кровь трети из четырнадцати миллионов, убитых «на кровавых землях» с 1933 по 1945 год, на совести Советского Союза.
Это история политического массового убийства. Эти четырнадцать миллионов стали жертвами советской и нацистской кровожадной политики, а нередко и взаимодействия Советского Союза и нацистской Германии, но уж никак не жертвами войны между ними. Четверть из них погибла еще до начала Второй мировой войны. Еще двести тысяч погибли между 1939 и 1941 годами, когда нацистская Германия и Советский Союз былисоюзниками и перекраивали Европу. Убийство четырнадцати миллионов было отражено в экономических планах или подкреплялось экономическими соображениями, но, строго говоря, не было вызвано экономической необходимостью. Сталин понимал, что произойдет, когда отнимал еду у голодающих крестьян Украины в 1933 году, а Гитлер понимал, чего стоит ожидать, когда морил голодом советских военнопленных восемь лет спустя. Сотни тысяч советских крестьян и рабочих, расстрелянных во времена Большого террора 1937–1938 годов, стали жертвами четких приказов Сталина, а миллионы евреев, расстрелянных и уничтоженных в газовых камерах с 1941 по 1945 год, стали жертвами недвусмысленной политики Гитлера.
Война действительно изменила равновесие убийств. В тридцатых годах Советский Союз был единственным государством в Европе, проводившим политику массовых убийств. До начала Второй мировой войны, в первые шесть с половиной лет правления Гитлера, нацистский режим уничтожил примерно десять тысяч человек. А сталинский режим уже заморил голодом миллионы и расстрелял больше половины миллиона человек. Германская политика массовых убийств начала соперничать с советской в период между 1939 и 1941 годами, после того как Сталин позволил Гитлеру начать войну. Вермахт и Красная Армия напали на Польшу в сентябре 1939 года, немецкие и советские дипломаты подписали «Договор о дружбе и границе», а немецкие и советские войска вместе оккупировали страну почти на два года. После того как в 1940 году немцы расширили свою империю на запад, захватив Норвегию, Данию, Бенилюкс и Францию, Советский Союз оккупировал и аннексировал Литву, Латвию, Эстонию и северо-восточную Румынию. Оба режима расстреливали образованных польских граждан десятками тысяч и депортировали сотнями тысяч. Для Сталина такие массовые репрессии были продолжением старой политики на новых землях; для Гитлера это был большой шаг вперед.
Самые страшные расправы начались, когда Гитлер предал Сталина и в июне 1941 года немецкие войска перешли границу недавно расширившегося Советского Союза. Хотя Вторая мировая война началась в сентября 1939 года с совместного немецко-советского вторжения на территорию Польши, подавляющее большинство убийств последовало за вторым восточным вторжением. В Советской Украине, Советской Белоруссии и Ленинградской области (регионах, где сталинский режим уморил голодом и расстрелял около четырех миллионов человек за предыдущие восемь лет) немецкие войска сумели уморить голодом и расстрелять еще больше всего за четыре года. Сразу после нападения вермахт начал морить голодом советских военнопленных, а специальные отряды под названием «Einsatzgruppen» [1] начали расстреливать политических врагов и евреев. Вместе с полицией, войсками СС и вермахтом, при участии местных полицаев и ополчения, Einsatzgruppen начали тем летом уничтожать еврейские общины как таковые.
«Кровавые земли» были как раз там, где жило большинство европейских евреев, где частично совпали имперские планы Гитлера и Сталина, где сражались вермахт и Красная Армия и где советское НКВД и немецкое СС сосредоточили свои подразделения. Большинство мест массовых убийств находится в «кровавых землях»: в терминах геополитики тридцатых и сороковых это означает Польшу, Прибалтику, Советскую Белоруссию, Советскую Украину и западную часть Советской России. Преступления Сталина часто связывают с Россией, а Гитлера — с Германией. Но Советский Союз убил больше всего людей в своих республиках, за пределами России, а нацисты в основном убивали за пределами Германии. Считается, что в ХХ веке самое страшное происходило в концентрационных лагерях. Но не там погибли большинство жертв национал-социализма и сталинизма. Эти ложные представления о местах и способах массовой расправы не дают нам постичь весь ужас ХХ века.
Германия была средоточием концлагерей, узников которых освободили американцы и британцы в 1945 году. Русская Сибирь, естественно, была средоточием большинства лагерей ГУЛАГа, о которых Западу рассказал Александр Солженицын. Образы этих лагерей, переданные на фотографиях или в литературных произведениях, только намекают на историю немецкой и советской жестокости. Около миллиона человек погибло, поскольку они были приговорены к работам в немецких концлагерях, — в отличие от немецких газовых камер, немецких «полей смерти» и немецких голодающих регионов, где погибло десять миллионов человек. Более миллиона человек умерли раньше времени из-за истощения и болезней в советском ГУЛАГе с 1933 по 1945 год — в отличие от советских «полей смерти» и советских голодающих регионов, где погибло около шести миллионов человек, примерно четыре миллиона из них — «на кровавых землях». Девяносто процентов узников ГУЛАГа вышли из него живыми. Большинство из тех, кто попал в немецкие концентрационные лагеря (в отличие от угодивших в газовые камеры, ямы смерти и лагеря военнопленных), также выжили. Судьба узников концлагерей (какой бы страшной она ни была) не похожа на судьбу тех многих миллионов погибших в газовых камерах, расстрелянных или умерших от голода.
Разницу между концлагерями и местами массовых убийств определить трудно: в лагерях людей и казнили, и морили голодом. И все же есть различие между приговором «отправить в лагерь» и приговором «казнить», между трудом и газом, между рабством и пулей. Подавляющее большинство погибших от рук немецкого и советского режима никогда не были в концлагерях. Аушвиц соединял в себе сразу два назначения: трудовой колонии и места уничтожения. Судьба не-евреев, отправленных на работы, и евреев, отобранных для работ, очень отличалась от судьбы евреев, отправленных в газовые камеры. Таким образом, Аушвиц принадлежит к двум направлениям истории, связанным, но не совпадающим. Для трудовой колонии «Аушвиц» более типичны судьбы большого числа людей, которые пережили немецкую (или советскую) политику концлагерей. А для места массового уничтожения «Аушвиц» более типичны судьбы тех, кого убили. Большинство евреев, отправленных в Аушвиц, просто уничтожали в газовых камерах. Они, как и почти все четырнадцать миллионов, погибших «на кровавых землях», не отбывали сроков в концлагерях.
Немецкие и советские концлагеря окружали «кровавые земли» с востока и запада, смешивая черный с оттенками коричневого. В конце Второй мировой американские и британские войска освободили немецкие концлагеря (например, Бельзен и Дахау), но западные союзники не освободили ни одно из мест массового уничтожения. Немцы проводили свою кровожадную политику на территориях, впоследствии оккупированных Советским Союзом. Красная Армия освободила Аушвиц, а также такие лагеря, как Треблинка, Собибор, Белжец, Хелмно и Майданек. Американские и британские войска не дошли до «кровавых земель» и не увидели ни одного из мест массового уничтожения. Дело не только в том, что американские и британские войска не увидели тех мест, где казнил Советский Союз, тем самым отодвинув документирование преступлений сталинизма на период, когда окончилась холодная война и были открыты архивы. Дело в том, что они так и не увидели места, где казнили немцы. Именно поэтому так много времени потребовалось для того, чтобы осознать преступления Гитлера. Для большинства граждан западных стран знакомство с массовыми убийствами ограничивалось фотографиями и фильмами, сделанными в немецких концлагерях. И какими ужасающими бы ни были эти снимки и кадры, это всего лишь слабый намек на то, что творилось «на кровавых землях». Они не отражают всей истории. К сожалению, они даже не дают хоть какого-то представления о ней.
Массовые убийства в Европе обычно ассоциируются с холокостом, а холокост — с быстрыми казнями, поставленными на поток. Но это представление — слишком упрощенное и чистенькое. В немецких и советских местах убийств способы убийства были достаточно примитивными. На территории «кровавых земель» с 1939 по 1945 год из четырнадцати миллионов гражданских и военнопленных более половины умерли, потому что им не давали есть. Европейцы морили голодом европейцев — и те умирали в чудовищных количествах в середине ХХ века. Два самых крупных массовых убийства после холокоста (голод, санкционированный Сталиным в начале тридцатых годов, и голодная смерть советских военнопленных, санкционированная Гитлером в начале сороковых) основывались на таком способе убийства. Голодная смерть была главным способом не только в реальности, но и в воображении. По «Hunger Plan» [2] нацистский режим предполагал, что зимой 1941–1942 годов от голода умрут десятки миллионов славян и евреев.
На втором месте после голода стояли расстрелы. На третьем — газовые камеры. Во время сталинского Большого террора 1937–1938 годов было расстреляно почти семьсот тысяч советских граждан. Примерно двести тысяч поляков, убитых Германией и Советским Союзом во время их совместной оккупации Польши, были расстреляны. Более чем триста тысяч белорусов и примерно столько же поляков, казненных в ходе немецких «карательных операций», были расстреляны. Евреи, убитые во время холокоста, с одинаковой вероятностью могли быть и расстреляны, и отправлены в газовую камеру.
Фактически в газовых камерах не было ничего нового. Около миллиона евреев, задохнувшихся в Аушвице, были убиты цианистым водородом, веществом, полученным в XVIII веке. Около 1,6 миллиона евреев, убитых в Треблинке, Хелмно, Белжеце и Собиборе, вдыхали окись углерода — еще древние греки знали, что он опасен для жизни. В сороковые годы цианистый водород использовали в качестве пестицида. Оксид углерода получается в результате работы двигателей внутреннего сгорания. Советский Союз и Германия полагались на технологии, которые трудно назвать новыми даже для тридцатых и сороковых годов ХХ века: продукты внутреннего сгорания, железные дороги, огнестрельное оружие, пестициды, колючая проволока.
Но какая бы технология ни применялась, убийства людей всегда совершали люди. За голодающими наблюдали (часто с вышек) те, кто не давал им есть. На приговоренных к расстрелу смотрели через прицелы винтовок. Или двое держали, а третий приставлял дуло пистолета к затылку. Обреченных умереть от газа сгоняли, сажали в поезда и везли в газовые камеры. Все они умерли по-разному, ведь и жизнь у каждого была своя.
Жертв было столько, что за цифрами трудно различить каждого отдельного человека. «Хотелось бы всех поименно назвать, // Но отняли список и негде узнать», — писала Анна Ахматова в «Реквиеме». Благодаря тяжелой работе историков некоторые из этих списков у нас есть. Благодаря тому, что в Восточной Европе открыли архивы, у нас есть где узнать. Мы слышим на удивление много голосов тех жертв: например, воспоминания одной молодой еврейки, которая смогла выбраться из засыпанной ямы в Бабьем Яре в Киеве; или другой, которая тоже выбралась из ямы в Панеряе под Вильнюсом. У нас есть мемуары некоторых из тех нескольких десятков, кто выжил в Треблинке. У нас есть архив Варшавского гетто, собранный по крупинкам, закопанный и позднее найденный (хотя и не полностью). У нас есть дневники польских офицеров, расстрелянных советским НКВД в 1940 году в Катыни, которые выкопали вместе с телами. У нас есть записки, выброшенные из автобусов, которые везли поляков к ямам смерти во время немецких карательных операций в том же году. У нас есть слова, нацарапанные на стене синагоги в Ковеле и на стене в тюрьме гестапо в Варшаве. У нас есть воспоминания украинцев, выживших во время советского голода 1933 года, советских военнопленных, которых немцы не смогли уморить голодом в 1941 году, и ленинградцев, которые выжили в блокаду 1941–1944 годов.
У нас есть записи преступников, отнятые у немцев, когда они проиграли войну, или найденные в российских, украинских, белорусских, польских или прибалтийских архивах после распада Советского Союза в 1991 году. У нас есть отчеты и письма немецких полицейских и солдат, которые расстреливали евреев, немецких антипартизанских отрядов, которые расстреливали белорусов и поляков. У нас есть прошения, поданные активистами Коммунистической партии перед тем, как они учинили голод на Украине в 1932–1933 году. У нас есть квоты казней крестьян и нацменьшинств, которые рассылались из Москвы в местные отделения НКВД в 1937 и 1938 годах. И ответы, в которых просят эти квоты повысить. У нас есть протоколы допросов советских граждан, которых впоследствии приговорили к смерти. У нас есть немецкие подсчеты евреев, расстрелянных над рвами и отправленных в газовые камеры. У нас есть советские подсчеты расстрелянных во время Большого террора и в Катыни. У нас есть обоснованные предположения об общем числе убитых евреев в главных местах массового уничтожения, выведенном из немецких записей и материалов, свидетельств выживших и советских документов. Мы можем оценить количество людей, погибших от голода в Советском Союзе, хотя не все они были учтены. У нас есть письма Сталина к его ближайшим друзьям, застольные беседы Гитлера, ежедневник Гиммлера и многое другое. Выход данной книги стал возможным благодаря работе других историков, тому, что они воспользовались этими источниками и бесчисленным количеством других. Хотя некоторые выводы в этой книге сделаны на основе моей собственной работы в архивах, на ее страницах вы увидите, что я в неоплатном долгу перед коллегами и предыдущими поколениями историков.
Я буду постоянно приводить свидетельства самих жертв, их друзей и родственников. Буду давать цитаты преступников, тех, кто убивал, и тех, кто отдавал приказы. Призову также в свидетели небольшую группу европейских писателей и поэтов: Анну Ахматову, Ханну Арендт, Йозефа Чапского, Гюнтера Грасса, Василия Гроссмана, Гарета Джонса, Артура Кестлера, Джорджа Оруэлла и Александра Вайсберга. (Кроме того, мы понаблюдаем за работой двух дипломатов: американца, специалиста по России Джорджа Кеннана, которому случилось оказаться в Москве в переломные моменты; и японского разведчика Тиунэ Сугихары, принимавшего участие в политических мерах, которые Сталин считал оправданием массового террора, а затем спасавшего евреев во время гитлеровского холокоста.) Кто-то из этих людей описывает одну стратегию массовых убийств, кто-то две или более. Кто-то проводит четкий анализ, кто-то делится ужасающими сравнениями, другие дают описания, которые навсегда врезаются в память. Но всех их объединяет серьезная попытка посмотреть на Европу между Гитлером и Сталиным, зачастую в обход табу тех времен.
Сравнивая советский и нацистский режимы, политолог Ханна Арендт писала в 1951 году, что фактическая действительность «в своем непрерывном существовании зависит от существования нетоталитарного мира». В 1944 году в Москве американский дипломат Джордж Кеннан выразил ту же мысль проще: «Здесь люди решают, что правда, а что нет».
Действительно ли истина — это всего лишь решение властей? Или правдивые исторические свидетельства могут избежать влияния политики? Нацистская Германия и Советский Союз желали сами управлять историей. Советский Союз был марксистским государством, чьи правители объявили себя учеными-историками. Национал-социализм был апокалиптическим видом полной трансформации, которую воплотили люди, полагавшие, что воля и раса могут сбросить бремя прошлого. Двенадцать лет нацизма и семьдесят четыре года советской власти лежат тяжким грузом и мешают нам оценивать мир. Многие люди считают, что преступления нацистского режима были так велики, что стоят особняком в истории. Это тревожный отголосок убежденности самого Гитлера в том, что воля берет верх над фактами. Кто-то уверен, что преступления Сталина — какими бы дикими они ни были — оправданы необходимостью создавать и защищать современное государство. Это перекликается с мнением самого Сталина о том, что у истории всего одно направление, которое он понимал и которое, если оглянуться назад, оправдывает его политику.
Без истории, выстроенной и подкрепленной на принципиально другом фундаменте, мы будем видеть работу Гитлера и Сталина их глазами. Каким же может быть этот фундамент? Хотя такое исследование включает в себя военную, политическую, экономическую, социальную, культурную и интеллектуальную сторону истории, три основных ее метода просты: следует помнить, что никакое событие прошлого не находится за пределами исторического понимания и исторического исследования; следует рассматривать возможности альтернативных вариантов и принимать даже самые страшные варианты развития человеческой истории; следует аккуратно восстанавливать хронологию всех мер Сталина и нацистов, которые привели к массовым убийствам гражданских и военнопленных. Структура фундамента продиктована не политической географией империй, а личной географией жертв. «Кровавые земли» не были политической территорией, реальной или воображаемой. Это просто место, где самые кровожадные европейские режимы творили свои кровавые дела.
На протяжении десятилетий национальная история (еврейская, польская, украинская, белорусская, русская, литовская, эстонская, латвийская) противилась формированию концептуального представления об этих зверствах нацистами и Советским Союзом. Историю «кровавых земель» сохраняли — зачастую разумно и отважно — дробя европейское прошлое на национальные части и затем не давая этим частям соприкасаться. Однако взгляд на любую отдельную группу казненных не может дать полного представления о том, что происходило в Европе с 1933 по 1945 год. Доскональное знание прошлого Украины не объяснит причины голода. Исследование истории Польши не поможет выяснить, почему многие поляки были убиты во время Большого террора. И сколько не занимайся историей Белоруссии, не поймешь, откуда взялись лагеря военнопленных и антипартизанские операции, в которых погибло столько белорусов. Обычно то, что происходило с одной группой, можно понять только в контексте того, что происходило с другой. Нацистский и советский режимы также следует рассматривать в свете того, как их лидеры боролись за господство в этих землях и воспринимали эти группы и взаимоотношения между ними.
Сегодня существует распространенное мнение о том, что массовые убийства ХХ века имеют огромное нравственное значение в XXI веке. Тем удивительнее то, что история «кровавых земель» не написана. Массовые убийства отделили историю евреев от европейской истории, историю Восточной Европы от истории Западной. Убийство не определяет нацию, но обуславливает ее интеллектуальную обособленность даже спустя десятки лет после падения национал-социализма и сталинизма. Это исследование сводит вместе нацистский и сталинский режимы, еврейскую и европейскую историю, истории отдельных наций. Оно описывает жертв и преступников. Оно говорит о идеологиях и планах, системах и обществах. Это история людей, убитых политикой лидеров, сидевших где-то далеко от них. Родные земли жертв простираются от Берлина до Москвы. После прихода к власти Гитлера и Сталина они стали кровавыми землями.