Телевизор — это окно в Адъ. Моя бабушка накрывала его салфеткой, чтоб Кобзоны не подглядывали. У меня нет салфетки, я вырвал кабель. С тех пор покой и вымыта посуда. Но в чужих домах тёмные силы, притворяясь передачей “давай поженимся”, мной овладевают. Я видел как три женщины обольщали татарина в очках. Первая напекла беляшей, вторая слепила десерт, похожий на помёт антилопы. Третья надела шорты и показала приёмы боевой аэробики. Она была маркетолог. По вспыхнувшим татарским очкам стало ясно, шорты кроют беляши. Зрители в студии тоже выбрали порнографию, при всём уважении к антилопьему помёту.
— Коварная сука! — подумали соперницы, деревянно улыбаясь.
Татарина пришёл поддержать друг. Синие глаза и кирпичный загар, потомственный алкоголик. Он вдруг сказал, что чувствует к шортам духовное родство и готов создать семью. А татарину подходят беляши, он считает. Очень трогательный вышел фрагмент. Хоть и напряжённый.
Влюблённые алкаши такие котики. Мой сосед месяц отмечал в блокноте поезда, сидя на косогоре. Мечтал встретить жену из отпуска. Обратиться в справочную он не мог, на вокзале слишком стеклянные двери и чёрствый персонал. А трезветь считал неразумной тратой времени. Менты его поймали и немножко били, пять дней. В благодарность хотели бы услышать увлекательный рассказ про агентов ЦРУ. Ишь как хитро, говорили они, жена в Воронеже — отличное прикрытие для подсчёта эшелонов с танками.
Его звали Федя и в политике он знал лишь, что евреи расстреляли Египет. Из знакомых врагов народа у него была только дворничиха, менты отклонили её кандидатуру.
Вернувшаяся жена выменяла Федю на беляши и деньги. Он поклялся завязать и ещё уговорил собутыльника по фамилии Зайкин. Так вот Зайкин завязал. А Федя не смог. И целую эпоху пил один.
Однажды он шёл мимо мужиков и услышал реплику::
— Осиротели Зайкины. Забрал господь их папулю.
Новость потрясала. В голову же не придёт, насколько опасна трезвость. Федя бегал по знакомым и каялся, винил себя. И так увлёкся, что однажды к нему подошёл возмущённый призрак Зайкина. Фантом был прилично одет, выбрит и отбрасывал тень.
— Федя, — обратился покойник, — ты зачем про меня болтаешь?
Федя понял, пришла пора лететь в тоннель. Вряд ли Зайкин выкопался просто покалякать. На просьбу проститься с женой дух лишь пожал плечами. Повернулся и ушёл. И потом несколько дней ещё подходил и здоровался.
Федя нашёл тех мужиков и дико предположил, что Зайкин живой, всё-таки. Мужики подтвердили, конечно, живой.
— Вы же сказали “папуля умер”!
— Не папуля, а бабуля.
Зайкина тёща исполняла ламбаду счастья, когда зять завязал. Так понравилось ей это волшебство. Но однажды всё-таки сказала грубость. Нервный от абстиненции Зайкин достал бутылку, наполнил стакан, сказал “ Ну, всё!”. Тут старушка охнула, схватилась за бочок и осела. И теперь никто точно не скажет, полезно пьянство или нет.
Фёдор бы тоже бросил, чисто ради тёщи. Но у алкоголизма нет кабеля в спине и салфеткой его не накрыть. Во-вторых, если Федина жена наденет шорты, трезвый глаз нипочём не разглядит в ней маркетолога. Поэтому Федя пьёт, Зайкин нет, оба счастливы.
Я мечтал больше работать. А сам сплю, читаю Бегбедера и по математике у меня двойка. Для украшения жизни хорошо бы вернуть телевизор, добавить водки, сигарет, и какие там ещё бывают у мужчин элегантные пороки. Доширак, видимо.
Источник