ВТО: «ЭКСПОРТИРОВАНИЕ АМЕРИКАНСКИХ ЦЕННОСТЕЙ»

Возьмем один важный случай: правительство Бразилии, игнорируя серьезное противодействие со стороны народа, решило приватизировать компанию «Вале», которая контролирует обширные залежи урана, железа и прочие минеральные ресурсы, а также индустриальное и транспортное оборудование, в том числе сложную технологию. «Вале» высокодоходная компания, ее годовой доход за 1996 год составил более 5 млрд. долларов, она имеет превосходные перспективы на будущее; это одна из шести латиноамериканских компаний, оцениваемых специалистами среди 500 наиболее прибыльных в мире. По оценке специалистов из Школы инженерного дела при Федеральном университете Рио-де-Жанейро, правительство серьезно занизило стоимость компании; также было отмечено, что оно опиралось на «независимый» анализ компании «Мерилл Линч», оказавшейся тесно связанной с англо-американским конгломератом компаний, который стремится захватить эту центральную отрасль бразильской экономики. Правительство гневно отрицает эти выводы. Если же они точны, то оно действует по весьма знакомому образцу.

Мимоходом отметим, что коммуникации не совсем то же, что уран. Сосредоточение коммуникаций в чьих-либо руках (в особенности в зарубежных) ставит некоторые достаточно серьезные вопросы о смысле демократии. Аналогичные вопросы встают относительно концентрации финансов, которая подрывает вовлечение народа в социальное и экономическое планирование. Контроль же над продовольствием поднимает еще более серьезные вопросы, в данном случае о выживании. Год назад генеральный секретарь Организации по продовольствию и сельскому хозяйству при ООН (ФАО), сообщая о том, что «продовольственный кризис в этом году вызвал гигантский подъем цен на зерновые», предупредил, что страны «должны становиться более самодостаточными в производстве продовольствия». ФАО предупреждает «развивающиеся страны», чтобы они переориентировали в противоположном направлении политику, навязанную им Вашингтонским консенсусом, политику, которая оказала пагубное воздействие на значительную часть земного шара, облагодетельствовав разве что субсидируемый агробизнес и, между прочим, наркоторговлю возможно, наиболее драматический успех неолиберальных реформ с точки зрения ценностей «свободного рынка», «экспортируемых Соединенными Штатами».

Контроль над продовольственными поставками со стороны зарубежных корпоративных гигантов совсем не за горами, и после подписания и реализации соглашения по телекоммуникациям на очереди будут финансовые услуги.

В итоге ожидаемые последствия победы «американских ценностей» в ВТО таковы:

1. «Новое оружие» для всеобъемлющего американского вмешательства во внутренние дела других стран;

2. Захват центральных секторов зарубежной экономики корпорациями, базирующимися в США;

3. Выгоды для бизнеса и богачей;

4. Переложение расходов на широкие слои населения;

5. Новое и потенциально более мощное оружие против угрозы со стороны демократии.

Разумный человек может задать вопрос, достойны ли такие последствия прославления, или же они просто случайно сопровождают победу принципа, прославляемого из преданности высшим ценностям. Скептицизм усиливается, когда «Таймс» объявляет приведенную в самом начале картину послевоенной эпохи неопровержимым фактом. Он еще более усиливается, если мы взглянем на некоторые из поразительных исторических закономерностей: среди них та, что те, кто в состоянии навязывать свои планы, не только с энтузиазмом приветствуют их, но еще и, как правило, получают от них выгоду, независимо от того, включают ли исповедуемые ими ценности свободу торговли или другие во всеуслышание провозглашаемые принципы, которые на самом деле хитро подгоняются под потребности тех, кто ведет игру и одобряет результат. Если эта модель повторится, то одна только логика внесет определенную ноту скептицизма. Истории придется перенести отмеченную закономерность на новый уровень.

В действительности, нам даже нет нужды заниматься столь отдаленными последствиями.

 Ноам Хомский, «Прибыль на людях»

Ты будешь моим персонажем

У этой истории три этажа. Первый этаж представляет собой уголовное дело: 1970 год, Северная Каролина, военный врач Джефф Макдональд обвиняется в убийстве жены и двух маленьких дочерей. Против него имеются серьезные улики; впрочем, не менее серьезно выглядят и доказательства его невиновности. Совершал ли Макдональд эти преступления? Сам он своей вины не признает, и этому может быть два объяснения: либо он – жертва чудовищной ошибки, либо он не просто убийца, но еще и король лицемеров.

Вызванное этой неопределенностью моральное «головокружение»  –  хорошая тема для книги, и  здесь, на втором этаже нашей конструкции, на сцену выходит Джо Макгиннис. Джо – писатель-универсал, работающий в тоскливом жанре непродающегося бестселлера. В надежде добиться успеха на ниве документального детектива, ставшего в США полноценным жанром благодаря «Хладнокровному убийству» Трумена Капоте, он связывается с адвокатами Макдональда и заключает договор с издательством и с самим обвиняемым. Согласно договору, Макдональд получает треть авторских прав на книгу Макгинниса в обмен на гарантию эксклюзивности своих признаний.

Разбирательство длится несколько лет, и за это время между писателем и его героем завязывается настоящая мужская дружба в лучших американских традициях: они вместе смотрят футбол по телевизору, пьют пиво и разглядывают проходящих мимо женщин, оценивая их по пятибалльной шкале. Макгиннис утверждает, что он ни секунды не сомневается в честности Макдональда, и когда в 1979 году суд выносит обвинительный приговор (пожизненное заключение), пишет ему полные горечи письма, из которых следует, что он больше всех на свете страдает от страшной несправедливости, обрушившейся на его приятеля.

Но вот в 1983 году выходит книга Макгинниса «Роковое видение» (Fatal Vision), и Макдональд к своему ужасу обнаруживает, что он представлен в ней как убийца и психопат. Добродушный собутыльник, набрасывавшийся на любого, кто сомневался в невиновности его приятеля, теперь без тени сомнения заявляет, что этот приятель – убийца, расправившийся с женой и детьми. Возмущенный Макдональд из тюрьмы подает в суд на Макгинниса за «обман и нарушение условий договора».

Начинается второй судебный процесс, он же – третий этаж нашей истории, где появляется еще одно действующее лицо – журналистка «Нью-Йоркера» Джанет Малкольм. Ее интерес к делу Макдональда неслучаен: она сама недавно стала объектом преследования со стороны американского психоаналитика, которого она не в лучшем свете выставила в своей книге-расследовании «В архивах Фрейда» (In the Freud Archives). Малкольм начинает следить за развитием этого беспрецедентного процесса, где речь идет уже не о том, виновен Макдональд или нет, и даже не о том, являются ли заявления Макгинниса ложью и клеветой, а всего лишь о том, имеет ли право последний делать эти заявления, учитывая, что до этого он убеждал Макдональда в хорошем к нему отношении. Другими словами, имеет ли право журналист ради того, чтобы войти в доверие к своему герою, выражать симпатию, которую он на самом деле не испытывает.

Эта типичная деонтологическая дилемма дает Джанет Малкольм пищу для двух сенсационных статей, а затем ложится в основу «Журналиста и Убийцы» (1990) – необычайно живой и яркой книги, настоящего эталона репортажной литературы, который следовало бы изучать на факультетах журналистики и мастер-классах по «креативному письму» и который в США будет заслуженно включен в список ста лучших текстов в жанре документальной прозы.

Теперь, когда я изложил факты и настоятельно порекомендовал произведение читателю, я должен признаться: кое-что в этой блестящей и увлекательной книге меня все же настораживает. Я просто-напросто не согласен с тезисом, очень точно изложенным в первых же ее строках: «Любой журналист – если только он не слишком глуп и самовлюблен, чтобы смотреть правде в глаза, –  прекрасно знает, что с нравственной точки зрения ему нет оправдания. Он как мошенник, паразитирующий на тщеславии, невежестве и одиночестве людей: он втирается к ним в доверие, а затем предает без малейших угрызений совести. Словно наивная вдова, одним прекрасным утром обнаруживающая, что очаровательный юноша исчез вместе со всеми ее сбережениями, человек, согласившийся стать персонажем нон-фикшна, дорого расплачивается за урок, который ему преподносит жизнь в день публикации статьи или книги».

Такое циничное описание отношений между автором и его персонажем оправдано применительно к делу «Макдональд против Макгинниса» и, вероятно, применительно ко многим другим делам. И все же, рискуя превратить данную рецензию в «речь в защиту своего дома», я заявляю, что это далеко не всегда так. Я знаком с этой темой не понаслышке, потому что вот уже одиннадцать лет сам занимаюсь документальной литературой, рассказывая о реальных событиях и реальных людях: известных и неизвестных, близких мне и совершенно от меня далеких. Не спорю: кого-то из этих людей я мог обидеть, однако я готов поклясться, что я никого никогда не обманывал.

Так, продолжая разговор об историях, связанных с преступлениями, я утверждаю, что я не обманывал героя своего романа «Изверг»  Жан-Клода Романа, точно также как Жан-Ксавье де Лестрад не обманывал Майкла Петерсона – героя своей гениальной документальной серии «Лестница» (Staircase), которая невольно вспоминается, когда читаешь «Журналиста и убийцу». Чтобы установить честные отношения не только с героем, но и с читателем, надо приложить немало усилий, но в такого рода расследованиях это и есть главная и вместе с тем самая сложная задача.

Ты будешь моим персонажем

Демонизация Путина угрожает безопасности Америки

Вместо того, чтобы принять предложение президента России Владимира Путина о спасении Вашингтона от ещё одной разрушительной войны – его план предусматривает постановку химического оружия Сирии под международный контроль и его уничтожение – влиятельные сегменты американского политико-журналистского истеблишмента исполнены решимости дискредитировать его и тем самым фактически – альтернативу войне, которую он олицетворяет. Что хуже, в этом бессмысленном очернении Путина видную роль играют якобы либеральные и прогрессивные голоса, особенно на CNN и MSNBC.

Такое чувство, что им неважно, что стоит на кону, особенно теперь, когда администрация Обамы должна гореть желанием быть полноправным партнёром при реализации предложенного Путиным варианта. Даже «ограниченный» военный удар США против сирийского правительства почти без сомнений приведёт к смертям ещё большего количества невинных людей, не лишив Асада возможности по применению химического оружия; вновь разожжёт антиамериканский пыл мусульман и арабов; ещё больше осложнит переговоры, направленные на прекращение смертоносной гражданской войны в Сирии; ослабит недавно избранного умеренного президента Ирана; заложит для США ещё один прецедент несанкционированной односторонней войны; заставит другие слабые государства удвоить свои усилия по получению ядерного оружия с целью недопущения подобных нападений американцев; ослабит роль ООН как миротворческой альтернативы; усугубит опасный дрейф в сторону возобновления холодной войны между Вашингтоном и Москвой.

Тем не менее, нападки на Путина справа и слева, характеризующиеся по большей части безосновательными и преувеличенными обвинениями в отношении его политического прошлого, не ослабевают при почти полном отсутствии сколько-нибудь уравновешивающих голосов в мейнстримных СМИ. Они варьируются от описания Путина как «бандита из КГБ», который в своей внутренней политике подобен Саддаму, Сталину или Гитлеру, до утверждений о том, что вся его внешняя политика, прошлая и нынешняя, заключается в «восстановлении Российской Империи» и в том, чтобы «ткнуть Америке в глаз». (Знают ли эти комментаторы, что для содействия США в наземной войне в Афганистане после 11 сентября Путин сделал больше, чем любой другой глава государства, и продолжает оказывать помощь в материальном обеспечении американских и натовских сил, которые всё ещё воюют там? Что он поддержал более строгие санкции, направленные против ядерных амбиций Ирана, и отказался продавать Тегерану высокоэффективную систему ПВО? Или что его службы поделились с Вашингтоном контртеррористической информацией, которая могла бы предотвратить бостонские взрывы в апреле).

Есть и другие путинофобские глупости – в придачу к насмешкам над его фотографией обнажённого по пояс верхом на лошади и голословным утверждениям, что он украл чемпионское кольцо НФЛ – большинство из которых пошлы, нелепы и самоунизительны. Старший сенатор-демократ сказал CNN, что «его чуть ли не тошнило», когда он читал статью Путина в «Нью-Йорк таймс», разъясняющей суть его мирного предложения. Такое же презрительное отношение к статье высказал республиканец Джон Маккейн, отбросив её как «оруэллианскую», а Путина как носителя «гигантского эго». А специалист по России из либерального журнала заверила читателей, что Путину нет дела до того, что происходит в Сирии, а главное для него лишь своё собственное возвеличивание, да и вообще, большинство его сторонников на родине – «полнощёкие женщины за пятьдесят»  – к благодарному хихиканью других модных дамочек из состава комиссии экспертов CNN. (Но хватит о политической прозорливости сенаторов и уважении к пожилым женщинам).

Демонизация Путина угрожает безопасности Америки

Перспективы мирового населения

Демографическая гонка континентов

В течение всего 21-го века самым многолюдным регионом останется Азия. Однако быстрее всего будет расти население Африки. По среднему варианту прогноза, оно увеличится с 1,1 млрд человек в 2013 г. до 4,2 млрд человек в 2100 г.

По оценкам ООН, в 2010 г. почти 60% населения мира жило в Азии, 15,5% в Африке, 10,4% в Европе. Вплоть до начала 1990-х Европа занимала второе место по численности населения среди регионов. В 1996 г. Африка потеснила ее – 734 млн против 730 млн человек.

Среднегодовой темп прироста населения в Африке вдвое выше, чем в Азии (2,465% против 1,098% в 2010—2015 гг.). Первого миллиарда оно достигло в 2009 г., второго достигнет, по прогнозам, уже в 2040 г.

Население Азии увеличится с 4,3 млрд до 5,2 млрд в середине века, после чего станет плавно сокращаться. Сейчас население Азии вчетверо превосходит население Африки. А к концу века превышение будет составлять лишь 13%.

Вкупе население Европы, Северной и Южной Америки и Океании насчитывает около 1,7 млрд человек. Оно превысит 2 млрд в 2054 г., считают эксперты ООН. В конце 2060-х годов численность населения этих стран начнет уменьшаться, но не ниже 2 млрд человек до конца столетия.

Население Европы уже почти достигло своего максимума – 744 млн  человек в 2017—2020 гг. Население Латинской Америки и стран Карибского бассейна достигнет максимума в начале 2060-х (792 млн).

В 2050 г., по среднему варианту прогноза ООН, свыше половины населения мира будет проживать в Азии, четверть – в Африке, 8,2% – в Латинской Америке, 7,4% в Европе, 4,7% в Северной Америке.

Контрасты в рождаемости уменьшатся

По оценкам ООН, в 2005—2010 гг. суммарный коэффициент рождаемости населения мира составлял 2,53, однако за этой средней величиной скрывались существенные различия.

В 2005—2010 гг. в 75 странах мира, в том числе 45 развитых странах, значение СКР было ниже 2,1 ребенка на женщину, то есть рождаемость в этих странах не обеспечивала простого замещения поколений. Совокупное население этих стран составляет 3,3 млрд человек, или 48,2% населения мира.

В остальных 126 странах, в которых проживало 3,5 млрд человек (51,2% населения мира), СКР составлял 2,1 и более. В эту группу входило только 2 страны из группы развитых (Исландия и Новая Зеландия), остальные относились к группе развивающихся. В 31 стране, из которых 28 относились к группе наименее развитых, значение СКР составляло 5 и более детей на одну женщину. По данным обследований и переписей, снижение рождаемости в ряде стран Африки южнее Сахары оказалось умереннее, чем оценивалось ранее, или вовсе затормозилось.

По среднему варианту рождаемости, к середине века число стран, с которых рождаемость будет ниже уровня простого воспроизводства, почти удвоится и составит 139 в 2045—2050 гг. В таких странах будет проживать 7,1 млрд человек, или 75,2% населения мира. К концу века число таких стран возрастет до 184.

Перспективы мирового населения: оценки ООН пересмотра 2012 года

О некоторых вопросах истории большевизма: Письмо в редакцию журнала “Пролетарская Революция”

Решительно протестую против помещения в журнале “Пролетарская Революция” (№ 6, 1930 г.) антипартийной и полутроцкистской статьи Слуцкого “Большевики о германской социал-демократии в период ее предвоенного кризиса”, как статьи дискуссионной.

Слуцкий утверждает, что Ленин (большевики) недооценивал опасности центризма в германской и вообще предвоенной социал-демократии, то есть недооценивал опасности прикрытого оппортунизма, опасности примиренчества с оппортунизмом. Иначе говоря, по Слуцкому выходит, что Ленин (большевики) не вел непримиримой борьбы с оппортунизмом, ибо недооценка центризма есть по сути дела отказ от развернутой борьбы с оппортунизмом. Выходит, таким образом, что Ленин в период перед войной не был еще настоящим большевиком, что лишь в период империалистической войны, или даже в исходе этой войны, Ленин стал настоящим большевиком.

Так повествует в своей статье Слуцкий. А вы, вместо того, чтобы заклеймить этого новоявленного “историка” как клеветника и фальсификатора, ввязываетесь с ним в дискуссию, даете ему трибуну. Не могу не протестовать против помещения в вашем журнале статьи Слуцкого, как статьи дискуссионной, так как нельзя превращать в предмет дискуссии вопрос о большевизме Ленина, вопрос о том, вел Ленин принципиальную непримиримую борьбу с центризмом как известным видом оппортунизма, или не вел ее, был Ленин настоящим большевиком или не был таковым.

В своем заявлении “От редакции”, присланном в ЦК 20 октября, вы признаете, что редакция допустила ошибку, поместив статью Слуцкого в качестве дискуссионной статьи. Это, конечно, хорошо, несмотря на то, что заявление редакции появляется с большим запозданием. Но вы допускаете в своем заявлении новую ошибку, декларируя, что “редакция считает политически крайне актуальным и необходимым дальнейшую разработку на страницах “Пролетарской Революции” всего круга проблем, связанных с взаимоотношением большевиков с довоенным II Интернационалом”. Это значит, что вы намерены вновь втянуть людей в дискуссию по вопросам, являющимся аксиомами большевизма. Это значит, что вопрос о большевизме Ленина вы вновь думаете превратить из аксиомы в проблему, нуждающуюся в “дальнейшей разработке”. Почему, на каком основании?

***

Вот как обстоит дело, товарищи редакторы, со Слуцким и его статьей.

Вы видите, что редакция совершила ошибку, допустив дискуссию с фальсификатором истории нашей партии.

Что могло толкнуть редакцию на этот неправильный путь?

Я думаю, что на этот путь толкнул ее гнилой либерализм, имеющий теперь среди одной части большевиков некоторое распространение. Некоторые большевики думают, что троцкизм есть фракция коммунизма, правда, ошибающаяся, делающая немало глупостей, иногда даже антисоветская, но все же фракция коммунизма. Отсюда – некоторый либерализм в отношении троцкистов и троцкистски-мыслящих людей. Едва ли нужно доказывать, что такой взгляд на троцкизм является глубоко ошибочным и вредным. На самом деле троцкизм давно уже перестал быть фракцией коммунизма. На самом деле троцкизм есть передовой отряд контрреволюционной буржуазии, ведущей борьбу против коммунизма, против Советской власти, против строительства социализма в СССР.

Кто дал контрреволюционной буржуазии духовное, идеологическое оружие против большевизма в виде тезиса о невозможности построения социализма в нашей стране, в виде тезиса о неизбежности перерождения большевиков и т.п. ? Это оружие дал ей троцкизм. Нельзя считать случайностью тот факт, что все антисоветские группировки в СССР в своих попытках обосновать неизбежность борьбы с Советской властью ссылались на известный тезис троцкизма о невозможности построения социализма в нашей стране, о неизбежности перерождения Советской власти, о вероятности возврата к капитализму.

Кто дал контрреволюционной буржуазии в СССР тактическое оружие в виде попыток открытых выступлений против Советской власти? Это оружие дали ей троцкисты, пытавшиеся устроить антисоветские демонстрации в Москве и Ленинграде 7 ноября 1927 года. Это факт, что антисоветские выступления троцкистов подняли дух у буржуазии и развязали вредительскую работу буржуазных специалистов.

Кто дал контрреволюционной буржуазии организационное оружие в виде попыток устройства подпольных антисоветских организаций? Это оружие дали ей троцкисты, организовавшие свою собственную антибольшевистскую нелегальную группу. Это факт, что подпольная антисоветская работа троцкистов облегчила организационное оформление антисоветских группировок в СССР.

Троцкизм есть передовой отряд контрреволюционной буржуазии.

Вот почему либерализм в отношении троцкизма, хотя бы и разбитого и замаскированного, есть головотяпство, граничащее с преступлением, изменой рабочему классу.

Вот почему попытки некоторых “литераторов” и “историков” протащить контрабандой в нашу литературу замаскированный троцкистский хлам должны встречать со стороны большевиков решительный отпор.

Вот почему нельзя допускать литературную дискуссию с троцкистскими контрабандистами.

Мне кажется, что “историки” и “литераторы” из разряда троцкистских контрабандистов стараются проводить свою контрабандную работу пока что по двум линиям.

Во-первых, они стараются доказать, что Ленин в период перед войной недооценивал опасности центризма” при этом предоставляется неискушенному читателю догадываться, что Ленин, стало быть, не был еще тогда настоящим революционером, что он стал таковым лишь после войны, после того, как “перевооружился” при помощи Троцкого. Типичным представителем такого рода контрабандистов можно считать Слуцкого.

Мы видели выше, что Слуцкий и компания не стоят того, чтобы долго возиться с ними.

Во-вторых, они стараются доказать, что Ленин в период перед войной не понимал необходимости перерастания буржуазно-демократической революции в революцию социалистическую, при этом предоставляется неопытному читателю догадываться, что Ленин, стало быть, не был еще тогда настоящим большевиком, что он понял необходимость такого перерастания лишь после войны, после того, как он “перевооружился” при помощи Троцкого. Типичным представителем такого рода контрабандистов можно считать Волосевича, автора “Курса истории ВКП(б)”.

Правда, Ленин еще в 1905 году писал, что “от революции демократической мы сейчас же начнем переходить и как раз в меру нашей силы, силы сознательного и организованного пролетариата, начнем переходить к социалистической революции”, что “мы стоим за непрерывную революцию”, что “мы не остановимся на полпути”. Правда, фактов и документов аналогичного порядка можно было бы найти в сочинениях Ленина многое множество. Но какое дело Волосевичам до фактов из жизни и деятельности Ленина? Волосевичи пишут для того, чтобы, подкрасившись под большевистский цвет, протащить свою антиленинскую контрабанду, налгать на большевиков и сфальсифицировать историю большевистской партии.

Вы видите, что Волосевичи стоят Слуцких.

Таковы “пути и перепутья” троцкистских контрабандистов.

Сами понимаете, что не дело редакции “Пролетарской Революции” облегчать контрабандистскую деятельность подобных “историков” предоставлением им дискуссионной трибуны.

Задача редакции состоит, по-моему, в том, чтобы поднять вопросы истории большевизма на должную высоту, поставить дело изучения истории нашей партии на научные, большевистские рельсы и заострить внимание против троцкистских и всяких иных фальсификаторов истории нашей партии, систематически срывая с них маски.

Сталин И.В. Cочинения. – Т. 13. – М.: Государственное издательство политической литературы, 1951.

Америка и мир. Сегодня, вчера и завтра

Когда мы обсуждаем отношения между Соединенными Штатами и Советским Союзом в послевоенный период, мы обычно используем два кодовых слова: Ялта и сдерживание. Их значение кажется достаточно разным. От Ялты попахивает циничной сделкой, если не «распродажей», со стороны Запада. Сдерживание же, напротив, символизирует решимость США остановить советскую экспансию. На самом же деле Ялта и сдерживание не были двумя раздельными друг от друга, или тем более противоположными, подходами. Это было одно и то же. Сделкой было именно сдерживание. Как большинство сделок, оно было предложено более сильным (США) более слабому (СССР) и принято обеими сторонами, так как служило их общим интересам.

С завершением войны советские войска оккупировали восточную половину Европы, а американские оккупировали ее западную часть. Границей была Эльба или линия от Щецина до Триеста, как описал в 1946 г. Черчилль расположение того, что он назвал «железным занавесом». С поверхностной точки зрения сделка просто обеспечивала военный статус-кво и мир в Европе, при свободе США и СССР осуществлять в своих зонах такое политическое устройство, которое им кажется необходимым.

Этот военный статус-кво — назвать ли его Ялтой или сдерживанием — скрупулезно соблюдался обеими сторонами с 1945 по 1990 г. Ему предстояло быть в свое время названным «Великим американским миром» и стать предметом ностальгического оглядывания в качестве золотой эры.

Однако к сделке существовали три «дополнительные протокола», которые не так уж часто обсуждаются. Первый из них должен был касаться функционирования мироэкономики. Советская зона не должна была ни обращаться за американской поддержкой для восстановления, ни получать ее. Ей было позволено, а на самом деле даже предложено, укрыться в квазиавтаркической скорлупе. США имели от этого несколько выигрышей. Стоимость восстановления советской зоны грозила быть непомерной, а Соединенные Штаты уже выделили более чем достаточно средств для помощи Западной Европе и Японии. Более того, вовсе не было ясно, могли бы даже восстановленные СССР и Китай быстро обеспечить значительный рынок для американского экспорта, и уж во всяком случае они не могли дать ничего сопоставимого с Западной Европой и Японией. Инвестиции в восстановление дали бы в этом случае недостаточную отдачу. В краткосрочном плане Ялта представляла собой чистый экономический выигрыш для США.

Второй протокол касался сферы идеологии. Каждой из сторон позволялось (на самом деле каждая из сторон поощрялась) наращивать громкость взаимных обвинений. Джон Фостер Даллес продекларировал, и Сталин с ним согласился, что нейтральную позицию следует считать «аморальной». Борьба между так называемыми коммунистическим и свободным мирами оправдывала жесткий внутренний контроль внутри каждого из лагерей: антикоммунистический маккартизм на Западе, «шпионские» процессы и чистки на Востоке. Кого на самом деле стремились поставить под контроль как на Западе, так и на Востоке — так это «левых», то есть все те элементы, которые хотели бы радикально оспорить существующий мировой порядок, капиталистическую мироэкономику, которая оживала и процветала под покровом гегемонии США при тайном сговоре с тем, кого можно назвать их субъимпериалистическим агентом — с Советским Союзом.

Третий протокол заключался в том, что никому в Неевропейском мире — том, что мы позже стали называть третьим миром, а совсем недавно Югом — не должно было позволяться оспаривать «Великий американский мир» в Европе и его институциональную подпорку — доктрину Ялты + сдерживания. Обе стороны рассматривали условие как обязательное и в общем-то уважали его. Но оказалось, что его было трудно интерпретировать и еще труднее принудить к его выполнению.

***
Рональд Рейган может верить, что это он запугал СССР до такой степени, что появился Горбачев. Но Горбачев появился в СССР потому, что Рональд Рейган показал, что США более не были достаточно сильны для поддержания специальных протоколов с СССР. Советский Союз отныне был вынужден существовать на собственных основах, а на своих собственных основах, без «холодной войны», он оказался в отчаянно плохой форме. Его экономика, которая могла держаться на плаву и даже демонстрировать значительный рост во время великого расширения мира-экономики в 1950-х и 1960-х, обладала слишком негибкой структурой, чтобы справиться с великой стагнацией мира-экономики 1970-х и 1980-х. Ее идеологический пар полностью улетучился. Ленинский «девелопментализм» доказал свою неэффективность, так же, как ее доказали за последние 50 лет и все другие разновидности такой политики — как социалистические, так и свободнорыночные.

Горбачев проводил единственную политику, которая была возможной для СССР (или, пожалуй, лучше сказать, для России), чтобы сохранить значительную мощь в XXI в. Ему нужно было прекратить высасывание советских ресурсов его псевдоимперией. Он, таким образом, стремился ускорить ликвидацию военного фасада «холодной войны» (поскольку теперь политическая польза от него исчезла) путем квазиодностороннего разоружения (вывод войск из Афганистана, снятие с боевого дежурства ракет и т.п. ), таким образом принуждая США следовать примеру. Точно так же он нуждался в избавлении от все более беспокойного имперского бремени в Восточной Европе. Восточноевропейцы, конечно же, были счастливы с этим согласиться. В течении по крайней мере 25 лет они не желали ничего большего. Но чудо 1989 г. сделалось возможным не потому, что США изменили свою традиционную позицию, а потому, что это сделал Советский Союз. А СССР изменил свою позицию не из-за силы США, а из-за их слабости. Третья задача Горбачева состоит в том, чтобы восстановить в СССР дееспособную внутреннюю структуру, включая возможность справиться с освобожденными теперь национализмами. Очень может быть, что он не справится с этой задачей, но в то же время слишком рано утверждать, что он не сумеет удержать СССР от распада.

Чудо 1989 г. (продолженное потерпевшим неудачу переворотом 1991 г. в СССР), несомненно, было благословением для народов Восточной и Центральной Европы, включая народы СССР. Это не будет благословением в чистом виде, но по крайней мере будут открыты возможности для обновления. А вот для США это вовсе не было благословением. США не выиграли, а проиграли «холодную войну», поскольку «холодная война» была не игрой, которую следовало выиграть, а скорее менуэтом, который необходимо было протанцевать. Если даже при рассмотрении ее как игры можно говорить о победе, то победа эта оказалась пирровой. Окончание «холодной войны» в конечном счете уничтожило последнюю из основных опор гегемонии и процветания США — советский щит.

Иммануил Валлерстайн. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире
С.-Пб. Издательство «Университетская книга», 2001

Голландия — страна тюльпанов

В Амстердаме неподалеку от Зоологического помещается Ботанический сад. Не стану описывать его, так как ничего нового там не найдется, но воспользуюсь случаем, чтобы по поводу его Тюльпанной галереи рассказать вам то, что слышал сам о «луковичном безумии» голландцев, как сострил Вольтер, говоря об их былой страсти к тюльпанам.

Это было действительно какое-то безумие. Платили по десять тысяч флоринов за хорошую луковицу. Самыми знаменитыми породами считались: луковицы Адмирала Ликенса и Semper Augustus. Большие экземпляры этих цветов были так редки, что в один прекрасный день остались только две луковицы, оберегавшиеся как зеница ока.

Рассказывают, что один глуповатый матрос пришел к богатому арматору и, дожидаясь его, присел у входа в оранжерею. Он был очень голоден, и его сильно соблазнял кусок хлеба, лежащий на подоконнике. После долгих колебаний он стащил хлеб, а так как подле него росли свежие луковицы, то он повытаскал и их.

Первая оказалась горькой, матрос бросил ее и закусил вторую, затем третью и так все восемь штук. Когда хозяин пришел, то увидел, что матрос позавтракал и даже не позавтракал, а только попортил вcе его тюльпанные луковицы, стоившие около пятнадцати тысяч флоринов. Поистине лукулловское блюдо.

Эта страсть началась в Голландии в половине семнадцатого столетия. В это время страна достигла верха благосостояния и могущества. Богатые дома превратились в маленькие дворцы; бархат, шелка, жемчуг, фарфор изгнали прежнюю патриархальность и простоту. Голландцы сделались изысканны в делe роскоши и даже расточительны.

Наполнив дома картинами, бронзой, дорогими коврами, они стали обращать большое внимание на свои сады. Тюльпан почему-то привлек их особенное внимание; на него явился спрос, который вызвал тщательный уход и заботливую культуру этого цветка. По меpe увеличения цены на него старались улучшить его породу, цвет, форму листьев.

Каждый новый удачный отток, оригинальная форма лепестков заставляли говорить о себе весь город. Удачная комбинация, и изобретатель делался богатым человеком. Цены луковицам возрастали; они приобрели различную стоимость, их обменивали, на них спекулировали; их давали часто в приданое дочерям или оценивали ими имущества.

Насколько были велики обороты с тюльпанами, видно из того, что город Амстердам в одно лето совершал тюльпановые oпepaции на сумму около двадцати миллионов флоринов, а на пожертвованные городом полтораста тюльпанов был выстроен приют для детей.

Тюльпанный ажиотаж кончился очень просто: правительство, видя постоянные беспорядки и множество жалоб и судебных тяжб по поводу тюльпанов, издало указ, коим в судах тюльпаны дoлжны рассматриваться как простые цветы. Очевидно, что это постановление сбило сумасшедшие цены, и через несколько лет тюльпаны стали не дороже других цветов.

Говоря о тюльпанном ажиотаже, я сказал что центром разводки этих цветов был Гарлем. Он остался и до сих пор главной оранжереей Голландии. Гиацинты, камелии, розы и все-таки роскошные тюльпаны культивируются и теперь. Хотя цветочный ажиотаж давно прошел, но страсть к видоизменению формы и оттенкa осталась до сих пор. Один тюльпан представляет до шестисот разновидностей.

Голландия — страна тюльпанов

Ужин

ТАЛЕЙРАН. Я всегда мерзну, господин Фуше. Я мерзну даже в самую жару. Таким уродился. (Пристально смотрит на Фуше.) И потом, что-то в вас есть такое... леденящее.

Пауза.

Я прибавлю жалованья своим лакеям. Они заслужили.

ФУШЕ. Да, вы их не балуете, ваша светлость.

Снова, уже ближе, возникают звуки «Карманьолы».

Вам эта песенка ничего не напоминает?

ТАЛЕЙРАН. В ту пору, господин Фуше, я был в Америке.

ФУШЕ. Конечно, я запамятовал!.. Америка! Говорят, это великая страна — и с большим будущим. Когда-нибудь вы должны мне рассказать, как живут люди в Америке.

ТАЛЕЙРАН. Так же, как во Франции, в деревне. В деревне, только без барина. Леса погуще, да туземцы красной масти... и лютые.

ФУШЕ. Как сейчас парижане?

ТАЛЕЙРАН (с улыбкой). Да, пожалуй. Вас это не пугает?

ФУШЕ (чуть заметно улыбнувшись, сочувственным тоном). Пугает, но не так сильно, как вас. (Возвращается к столу и садится.) Сдержать их трудно, почти невозможно.

Талейран наполняет фужеры шампанским, и каждый берет свой, наблюдая за собеседником. Талейран поднимает свой фужер.

ТАЛЕЙРАН. За нашу дружбу!

Фуше подносит фужер к губам, но, прежде чем пить, ждёт, пока выпьет хозяин.

ФУШЕ (выпивает и ставит фужер на стол). Она вошла в пословицу.

ТАЛЕЙРАН (поднимая серебряную крышку на блюде). Сейчас я вам это докажу.

ФУШЕ (восхищенно). Гусиный паштет с трюфелями!

ТАЛЕЙРАН. Да, из Перигора... с земли Талейранов. (Отрезает кусок и кладет на тарелку, которую протягивает ему Фуше.)

ФУШЕ. Князь, вы умеете жить.

ТАЛЕЙРАН (накладывая себе паштета.) Привычка, господин Фуше. Умение жить и умение умирать у нас в крови.

Молча едят.

Как по-вашему, сколько у нас времени, чтобы поужинать спокойно?

ФУШЕ. В обрез.

ТАЛЕЙРАН. Разве?

ФУШЕ. Совсем в обрез. Взрыв может произойти в любую минуту. Я знаю, чем это пахнет. Церемониться не будут ни с кем.

ТАЛЕЙРАН (утирая рот). Ну, скажем, часа два. Два часа, чтобы подобрать власть для Франции.

ФУШЕ. Только не забывайте, у вас под окнами не Веллингтон, а наша чернь. Они ненавидят нас, но сейчас ждут спасения...

ТАЛЕЙРАН. Которое может прийти только от нас с вами. Мы мыслим одинаково, господин Фуше. Если позволите, из этого и будем исходить.

Пауза.

ФУШЕ. Чтобы прийти к чему?

ТАЛЕЙРАН. К чему бы мы ни пришли, идти нам придется вместе.

ФУШЕ (с притворным удивлением). Кто бы мог подумать, что вам понадобится моя рука?

ТАЛЕЙРАН. Так же, как вам моя голова. (Проводит ребром ладони по воротничку.) Раз уж она уцелела.

ФУШЕ. Действительно, нам давно пора поладить.

Талейран берет нож и режет паштет.

ТАЛЕЙРАН. Еще паштета?

ФУШЕ (протягивая тарелку). Ах, князь, за вашим столом сопротивление бесполезно.

ТАЛЕЙРАН (самодовольно). Посмотрите, что нас ждет! (Поднимает одну за другой серебряные крышки.) Спаржа горошком, мягкие части артишоков под зеленым соусом... семга по-королевски и филе из куропаток.

ФУШЕ. Как тут можно думать о смене режима! (Указывает на бутылку шампанского.) Да еще такая бутыль шампанского!

ТАЛЕЙРАН. Подарок герцога Веллингтона.

ФУШЕ. У вас оно куда лучше пьется, чем у него. (Пьет.) Я не пил шампанского со времени нашей победы при Ватерлоо.

ТАЛЕЙРАН. Как вам показался Веллингтон?

ФУШЕ. По-моему, пустейший человек.

ТАЛЕЙРАН. Он просто полон самим собой.

ФУШЕ. И такой нудный...

ТАЛЕЙРАН. Убийственно. Ему повезло, что он победил при Ватерлоо. Кладите себе еще, господин сенатор. Не стесняйтесь.

Фуше оглядывает стол жадным взглядом чревоугодника.

ФУШЕ. “Не стесняйтесь!” Ах, князь, как это прекрасно звучит, особенно в политике! Итак, я начну... с семги. (Кладет себе семги, с наслаждением принюхивается и начинает есть. ) Так о чем мы говорили?

ТАЛЕЙРАН. О Ватерлоо. Королевские лилии там опять расцвели. Теперь они украшают каждую шляпу.

ФУШЕ. Лилии? Грош им цена. За сто дней они окончательно увяли.

ТАЛЕЙРАН. Не могу согласиться.

ФУШЕ. Было бы странно, если бы вы согласились.

Пауза.

ТАЛЕЙРАН (продолжая с удовольствием есть). Или мы придем к согласию нынче же ночью, или оба исчезнем со сцены. Если нас вообще не посадят, господин председатель Временного правительства.

Фуше продолжает невозмутимо есть.

У нас с вами на руках один козырь, один на двоих, вы это прекрасно знаете.

Пауза.

У вас, возможно, имеется замысел касательно будущего Франции?

ФУШЕ. И не один, господин бывший премьер его величества.

ТАЛЕЙРАН. Даже не один? Интересно послушать!

Сверху доносятся звуки музыкальных инструментов, которые настраивают на верхнем этаже.

ФУШЕ (удивленно и подозрительно). Что это?

ТАЛЕЙРАН. Я нанял оркестр. По ночам они репетируют, после того как отыграют в Итальянской опере. (Смотрит на часы.) Полночь... как раз в это время они и приходят.

ФУШЕ. Кто? Оркестр?

ТАЛЕЙРАН. На днях я принимаю генерала Орлова и князя Меттерниха. Я решил, что, если их встретить музыкой их стран... это может расположить их в пользу Франции.

Пауза.

Это вальс. Новый танец. Он произвел фурор на Венском конгрессе.

ФУШЕ (недоверчиво). Оркестр и ночует у вас?

ТАЛЕЙРАН (презрительно). Спросите у моих лакеев. Они вам скажут.

Обмениваются долгим взглядом.

ФУШЕ. Ситуация не простая.

Пауза.

Палата депутатов провозгласила императором Наполеона Второго...

ТАЛЕЙРАН (возмущенно). Сына людоеда! Это несерьезно.

ФУШЕ. ...а его мать Марию-Луизу — регентшей, позволю себе вам напомнить.

Пауза.

Семга просто восхитительна!

ТАЛЕЙРАН. Мне привозят ее с Рейна, из Страсбурга.

ФУШЕ. Подумать только, а у Веллингтона едят разварившуюся говядину!

Пауза.

Я готов признать, что маленький Бонапарт не может быть серьезным претендентом, но он и не единственный. Есть еще Луи-Филипп Орлеанский.

ТАЛЕЙРАН (притворно содрогаясь). Сын цареубийцы! Помилуйте...

ФУШЕ (лицемерно). Это все быльем поросло.

ТАЛЕЙРАН. Не так уж и поросло, господин Фуше. Герцог Орлеанский пока подождет. Поищем поближе.

ФУШЕ. Поближе?

ТАЛЕЙРАН. Да... совсем близко.

ФУШЕ (хлопну в себя по лбу). Народ! Как же я позабыл? Ну конечно, французский народ.

Издевательский смешок Талейрана.

Не смейтесь. При нынешнем безвластии именно республика, опомнившаяся от крайностей и избавившаяся от иллюзий, могла бы стать решением.

ТАЛЕЙРАН. Соскучились по Директории, господин Фуше? (Смотрит на часы. Пауза.) Сегодня, седьмого июля тысяча восемьсот пятнадцатого года, в половине первого ночи, Франция готова отдаться первому встречному — и никогда ее правительство еще не было до такой степени временным. Я знаю, что вы его глава, господин Фуше, но кого, в сущности, вы возглавляете? Стадо ошалевших депутатов, которые никак не придут в себя после Ватерлоо. Появись завтра решительный человек, и они поползут к нему на брюхе. Вот она, опасность: новый Бонапарт, из низов, и чем хуже разруха, тем крепче будет его власть.

Пауза.

Не благоразумнее ли самим выбрать хозяина — которого мы знаем и который в нас нуждается?

ФУШЕ (улыбается). Чтобы вы опять возглавили его правительство?

ТАЛЕЙРАН (поднимает бокал). Но на сей раз при мне будете вы, ваше превосходительство.

ФУШЕ. Опасное соседство.

ТАЛЕЙРАН. Зато я буду у вас на глазах. Вы сможете следить за мной, Фуше. Вы же будете рядом. Это увлекательно, вот увидите.

ФУШЕ. Не сомневаюсь, но, если не возражаете, эту игру мы пока отложим. Есть вещи более срочные.

Пауза.

Давайте вернемся к Бурбонам.

Пауза.

Боюсь, что народ их больше не примет.

ТАЛЕЙРАН (иронически). Боитесь... Неужели?

ФУШЕ. Я сказал “боюсь”... как бы поставив себя на ваше место. Когда мы запросто отрубили королю голову и небо не обрушилось на нас за это, выяснилось, что король был всего лишь обыкновенным человеком. Еще одна реставрация монархии в этой стране, после всего, что тут творилось четверть века, — мне кажется, это дело неблагодарное и тяжелое.

ТАЛЕЙРАН (cyхo). Да, ну и что?

ФУШЕ. А то, что монархия милостью Божьей больше не существует. Это лишь один из возможных вариантов — причем непопулярный и нежизнеспособный. Народу придется его навязывать. Но какими силами? — Армии больше нет, а одной полиции, даже самой могущественной, не хватит, чтобы подавить всеобщее восстание. И потом — к чему скрывать? — у меня нет желания, ваша светлость, стрелять в народ.

ТАЛЕЙРАН (изображая удивление и негодование). Но какое же правительство хочет стрелять в народ, господин Фуше? Никакое! Просто всякое правительство, сознающее свою ответственность перед народом, бывает иногда вынуждено принять меры, чтобы разогнать бунтовщиков... в интересах самого же народа.

Жан-Клод Брисвиль «УЖИН», Иностранная литература. 1993, № 5

Deux ex machina. Заметки о февральской революции

Революция приходит украдкой только к тем, кто к ней усиленно готовился

Стихия народного недовольства должна была выступить в качестве своего рода deus ex machina: именно она позволяла бы выйти из заколдованного круга противодействия власти и общества. Ожидание революции во многом объясняет поведение депутатов в конце февраля, когда последствия свершавшихся событий были далеко не очевидны. По словам французского посла М. Палеолога, войска отказались подчиняться властям, когда само массовое движение в Петрограде пошло на убыль [29]. Подобного поведения солдат депутаты не ожидали. Несколько дней в Петрограде царила полная растерянность, которая вовсе не исключала возможности восстановления прежнего порядка. Об этом М. Палеолог говорил министру иностранных дел Н.Н. Покровскому еще 28 февраля [30]. Впоследствии один из руководителей партии кадетов И.В. Гессен вспоминал: «Хотя воздух насыщен был предчувствиями и предсказаниями революции и с каждым днем она рисовалась воображению все более неизбежной, никто не распознал лица ее. Она шла неуверенно, пошатываясь, спотыкаясь и пугливо озираясь по сторонам, не юркнуть ли в подворотню… В противоположность 1905 году, когда царила уверенность в победе революции, теперь настроение было выжидательное, настороженное, готовое от толчка шарахнуться в ту или другую сторону, и конец неопределенности положило известие об отречении государя» [31]. 26 февраля председатель Думы М.В. Родзянко разъезжает по столице. Вернувшись вечером в Думу, он заявил, что «особенного ничего не происходит, и тут же говорил: “Форменная анархия — революция”» [32]. М.В. Родзянко отправил телеграмму императору с просьбой отставить действовавшее министерство. Иными словами, председатель Думы разглядел революцию в далеко не выдающихся, по его же словам, событиях.

Депутаты с неохотой вставали на «адмиральский мостик» начинавшейся революции, но общественность в иной роли их не видела. 27 февраля член ЦК партии кадетов А.В. Тыркова записала в дневнике: «В 11 ч. узнала, что войска перешли на сторону народа. Пошли в Думу… Сама Дума имела обычный вид. Депутаты лениво бродили, лениво толковали о роспуске. “Что же вы думаете делать? — Не знаем. — Что улица? Кто ею руководит? — Не знаем”. Было тяжело смотреть. “Ведь вы все-таки, господа, народные представители, у вас положение, авторитет”. Жмутся» [33]. К активным действиям их призывала и другая представительница Конституционно-демократической партии С.В. Панина [34].

«…Движение продолжало быть бесформенным и беспредметным. Вмешательство Государственной думы дало уличному и военному движению центр, дало ему знамя и лозунг и тем превратило восстание в революцию, которая кончилась свержением старого режима и династии», — писал в «Истории второй русской революции» П.Н. Милюков [35]. Это утверждение требует дополнения. События января — февраля 1917 года не давали думской оппозиции оснований для оптимизма. Социальные недовольства, прошлогодние депутатские выступления, «невменяемость» некоторых представителей власти, казалось бы, вовсе не подрывают режим. Вместе с тем Прогрессивный блок практически исчерпал свой ресурс: к новому этапу эскалации напряженности в отношениях между Думой и правительством он не был готов. Депутаты ощущали свое полное бессилие. Им оставалось надеяться, что конфликт разрешится сам собой, например в случае революции. Они ее предсказывали и даже моделировали свое поведение в условиях хаоса и безвластия. Подобно древнерусскому летописцу, скрупулезно подмечавшему знамения, предвещавшие скорый Страшный суд, думские деятели отслеживали симптомы приближающейся катастрофы, которую они с уверенностью диагностировали во время февральских беспорядков. «Революция» стала той категорией их сознания, которой они мерили действительность и которую в итоге им удалось «разглядеть» в хаосе столичных беспорядков. Это в значительной мере определило логику поведения депутатов, а главное, логику последовавших событий.

Deus ex machina. Заметки о Февральской революции

Ежов — Сталину: О самоубийстве Томского

9 сентября 1936 г.

Дорогой т. Сталин!

В конце процесса троцкистов т.т. Каганович и Серго предложили мне выехать в Сочи и проинформировать Вас о делах с троцкистами с тем, чтобы получить ряд указаний. На днях т. Каганович мне сообщил, что поездка отпадает и посоветовал проинформировать Вас по некоторым делам письменно.

Ограничиваюсь пока делами следствия.

1. О самоубийстве Томского. После известия о самоубийстве Томского на совещании в ПБ было решено послать меня на дачу Томского в Болшево. До этого там были чекисты и в частности Молчанов, который изъял и представил в ЦК посланное Вам предсмертное заявление Томского.

Мне было поручено объявить семье об установленном нами порядке похорон и, если жена Томского захочет сообщить мне какие-либо дополнения к заявлению Томского, ее выслушать.

После выполнения всех поручений я имел личную беседу с женой Томского. Из беседы выяснилось следующее:

А). Прежде всего крайне странное впечатление производит вся обстановка самоубийства. Оказывается Томский говорил с женой о самоубийстве еще с вечера. Говорил долго, как бы убеждая ее в необходимости с этим примириться. Писал предсмертное заявление, видимо, тоже в присутствии жены. Во всяком случае приписка Томского в конце заявления о том, что он поручает своей жене сообщить Вам лично фамилию товарища, который играл роль в выступлении правых, предполагает, что жена не только знала, но и согласилась на самоубийство Томского. Я попытался выяснить, был ли накануне самоубийства вечером или в день самоубийства утром кто-либо из посторонних. Был его близкий друг и товарищ некий Боровский. Он, видимо, тоже знал о замыслах Томского. Таким образом получается впечатление какого-то сговора. Во всяком случае никто Томскому не попытался помешать. Если было бы такое желание, то, зная заранее о намерениях Томского, они бы за ним следили. Меж тем Томский спокойно взял оружие, пошел утром один гулять и в дальнем углу парка застрелился.

Очень странная обстановка.

Б). Как Вы помните, в конце заявления Томский через свою жену хотел сообщить Вам фамилию товарища, игравшего роль в выступлении правых. В дальнейшей беседе Томская мне жаловалась на Молчанова за то, что он усиленно ее допрашивал и настаивал на сообщении фамилии упомянутого в заявлении товарища. Молчанову назвать фамилию она отказалась, заявив, что сообщит ее только лично Вам. Ввиду продолжавшихся настойчивых допросов Молчанова она будто ограничилась заявлением, что это не член Политбюро.

Мне она назвала фамилию Ягоды. По ее сообщению, Томский просил передать Вам о том, что т. Ягода играл активную роль в руководящей тройке правых и регулярно поставлял им материалы о положении в ЦК.

Все это относится к годам их активной фракционной драки против ЦК.

Это сообщение Томской странным образом совпало с предположениями самого Ягоды. Еще до моего посещения семьи Томского Ягода в разговоре с Аграновым (после прочтения в ПБ привезенного Молчановым заявления) высказал предположение, что Томский назвал его фамилию. Мотивировал он свое предположение тем, что несколько раз бывал у Томского.

Что это, контрреволюционный пинок Томского из могилы или подлинный факт, — не знаю.

Лично думаю, что Томский выбрал своеобразный способ мести, рассчитывая на его правдоподобность. Мертвые — де не лгут.

Обо всем этом я сообщил т.т. Кагановичу и Серго, которые дожидались моего возвращения в здании ЦК. Больше никому не говорил. Они предложили мне сообщить этот факт Вам письмом.

2. О правых. В свете последних показаний арестованных роль правых выглядит по-иному. Ознакомившись с материалами прошлых расследований о правых (Угланов, Рютин, Эйсмонт, Слепков и др.), я думаю, что мы тогда до конца не докопались. В связи с этим я поручил вызвать кое-кого из арестованных в прошлом году правых. Вызвали Куликова (осужден по делу Невского) и Лугового. Их предварительный допрос дает чрезвычайно любопытные материалы о деятельности правых.

Протоколы Вам на днях вышлют. Во всяком случае, есть все основания предполагать, что удается вскрыть много нового и по-новому будут выглядеть правые и в частности Рыков, Бухарин, Угланов, Шмидт и др.

3. Пересмотрели сейчас все списки арестованных по настоящему делу и всех привлеченных в свое время по делу Кирова и другим.

Предварительно докладывали в ПБ. Выделили комиссию для окончательного просмотра в составе Ежова, Вышинского, Ягоды. Арестованных и ссыльных по мерам наказания в основном разбили на пять категорий.

Первая категория — расстрел. Сюда входят все непосредственные участники террористических групп, провокаторы (двойники) и виднейшие активные организаторы террора.

Вторая категория — 10 лет тюрьмы и 10 лет ссылки в последующем.

Третья категория — 8 лет тюрьмы и 5 лет ссылки в последующем.

Четвертая категория — 5 лет тюрьмы и 5 лет ссылки.

Пятая категория идет на особое совещание, которое имеет право определять меру наказания до 5 лет тюрьмы или ссылки.

4. По-моему очень туго у нас подвигается дело по выяснению военной линии троцкистов. То, что показывают Шмидт, Путна, Зюка и Кузьмичев, ничего нового не дает. Несомненно, что троцкисты в армии имеют еще кое-какие неразоблаченные кадры.

5. По линии выяснения связей троцкистов с ЧК пока ничего конкретного нащупать не удалось. Я собрал кое-какие материалы, показывающие только то, что сигналы о существовании блока и террористической работе троцкистов и зиновьевцев в ЧК были и в 1933 г. и в 1934 г. Все это прошло малозаметно.

6. Как сейчас выясняется, большинство расстрелянных участников процесса откровенных до конца показаний не дали. Даже такой, как Мрачковский, который производил впечатление искреннего человека, всего до конца не рассказал. Уже сейчас выявлено несколько террористических групп, которые были организованы Дрейцером и о которых знал Мрачковский.

7. Очень хотелось бы рассказать Вам о некоторых недостатках работы ЧК, которые долго терпеть нельзя. Без Вашего же вмешательства в это дело ничего не выйдет.

Т. Сталин, я очень колебался, стоит ли в письме писать о таких вещах. Если неправильно поступил, — выругайте. Шлю Вам самые лучшие пожелания.

9ДХ—36 г. Ваш Ежов.

Резолюция: «Т-щам Молотову и Кагановичу. Если не знакомы с этими письмами т. Ежова, стоит ознакомиться с ними. Привет! И. Сталин 29/1Х-36».

Архив:  РГАСПИ. Ф. 558. Он. 11. Д. 729 Л. 83-84. Копия.
Источник: Петров Н., Янсен М. «Сталинский питомец» — Николай Ежов. М., 2008

1 186 187 188 189 190 268