Назад в СССР — 3

Экономика

Устойчивый экономический рост — главный целительный бальзам на политические раны. Но ни одна экономика не может расти вечно. В периоды стремительных экономических перемен стабильность политической экономии измеряется не тем, насколько активен ее рост, а тем, сколь эффективно она может управлять волатильностью. В конце XX — начале XXI века волатильность часто заявляет о себе в быстрых отраслевых вспышках роста, сменяющихся периодами застоя.

Вторая общая для Евросоюза и СССР слабость заключается в том, что они оба были построены на идеологическом фундаменте, который в ответ на вызовы экономического застоя становился все более шатким и менее устойчивым. Со временем его структуры становились все более жесткими, из-за чего стало намного труднее переживать периоды застоя и еще труднее выходить из них через принятие необходимых решительных политических мер.

К середине 1970-х годов Советский Союз оказался втянут в порочный круг снижения экономической продуктивности, из которого уже не было выхода. Возможно, руководство Кремля не вполне осознавало, насколько плохо обстояли дела с экономикой, но для простых людей и рабочих все было очевидно. Проблема заключалась в том, что советская экономическая модель, представлявшая собой набор абстрактных идей, как и все подобные модели, не предусматривала ничего, что могло бы компенсировать отсутствие роста. Она уже не могла ссылаться на защиту прав и достоинства пролетариата или на борьбу с колониализмом и даже на статус великой державы, потому что уже не могла способствовать достижению собственных целей. В какой-то момент стало совершенно непонятно, за что боролась советская экономика и заслуживает ли она право на существование.

В отличие от СССР, другая сверхдержава ответила на собственный экономический застой 70-х революцией в сфере предложения. Независимо от того, каких взглядов вы придерживались, этот ответ послужил ярким примером того, что необходимо было сделать; и результаты не заставили себя ждать. Вместе с тем были произведены значительные изменения политического курса: от болезненного ужесточения монетарной политики при Поле Волкере и до массового сокращения налогов и кейнсианства в сфере обороны. К 1984 году все знали, куда идет экономика США и чего она требует: возобновления роста путем снижения налогов, стабильной инфляции, либерализации рынка, сокращения влияния профсоюзов, повышения доходов корпораций — и все это ради усиления военно-промышленного комплекса с целью противостоять Советскому Союзу. Именно это имел в виду Рональд Рейган, когда в ходе своей предвыборной кампании заявил, что «в Америке наступило утро».

Та же ясность целей присутствует последние четыре десятилетия у китайского правительства и руководства Коммунистической партии Китая. Эта цель состоит в том, чтобы поддерживать такой уровень роста, который мог бы вырвать из нищеты сотни миллионов людей за считанные десятилетия, и в то же время постепенно переориентировать характер этого роста с экспортной ориентированности на экологически устойчивое внутреннее потребление, сохраняя при этом политическую и социальную стабильность в том виде, в каком ее представляет себе КПК. Нравится вам это или нет, в этой цели нет никакой двусмысленности, но есть большой простор для политического маневра ради претворения ее в жизнь.

В этом смысле, за что выступает Европейский союз? Сегодня можно сказать, что целью ЕС в борьбе с экономической стагнацией является некая противоречивая смесь постнационализма, конкурентоспособности, мира между исторически враждующими государствами, сокращения неравенства… и т.д. Никто не знает наверняка — и в этом заключен огромный экономический и политический недостаток.

Большинство европейцев рассматривают Брюссель как источник абстрактных высказываний и как место, где идут запутанные организационные процессы, в которых мало кто может разобраться. Но очевидно, что там больше обеспокоены самой организацией внутреннего взаимодействия, а не экономическим ростом. У ЕС больше нет главной цели, которая наделяла бы смыслом его деятельность, как нет и основной концепции, которая бы создавала почву для институциональной гибкости и неординарных политических решений.

Моральное и политическое разложение Евросоюза обратило на себя внимание в связи с греческим долговым кризисом. По мнению простых греков, кризис был создан коррумпированной кликой плутократов и политиков, которых надо гнать из кабинетов власти. И теперь, как они думали, настало время для общеевропейской солидарности, которая могла быть выражена в предоставлении финансовой помощи в обмен на обещание навести в стране порядок собственными силами. Разве не в этом суть европейского гражданства — взаимовыручка в трудные времена?

Немцы и многие другие северные европейцы, естественно, были совершенно иного мнения, а именно, что безответственные, ленивые греки должны столкнуться с резким ухудшением уровня жизни и таким образом понять необходимость финансовой и трудовой дисциплины. На практике это означало введение программы жесткой экономии, несмотря на явное недовольство греческого населения.

Так или иначе, чем-то надо было пожертвовать: либо демократическим волеизъявлением греков, либо демократическим волеизъявлением немцев. И это был определяющий политический момент. В данном случае, огромный дисбаланс сил в сочетании с жесткими правилами и отсутствием общей цели вызвал катастрофические последствия, закрепив неравенство и многократно усилив ощущение творящихся несправедливости и беззакония.

Главный вопрос заключается в том, как же Европейский союз оказался втянут в этот кафкианско-гоббсовский кошмар? Есть множество объяснений, диапазон которых колеблется от общего консерватизма международных организаций и до грубых ошибок руководства ЕС. Но самое важное объяснение, которое касается и будущих перспектив Евросоюза, — одержимость Брюсселя т.н. «процессом». В Брюсселе «процесс» превыше всего. Система первостепенна, а правила процедур неприкосновенны. Он был задуман таким, каким бывает только технократический институт.

Создается впечатление, что поколение, заложившее основы современной Европы, после событий Второй мировой войны было страшно напугано смыслами и целями (чем изобиловал Третий рейх), а также абстрактными идеями, вызывавшими политические эмоции. Поэтому представители этого поколения заменили идеи юридическими и бюрократическими процессами, которые долгое время были главным оправданием своего же собственного существования, но в конце концов стали работать на подрыв самого Евросоюза. Проблема заключается в том, что сам по себе политический процесс не может завоевать политическую поддержку избирателей, за исключением тех случаев, когда все политические цели плохи. Нечто подобное произошло несколько поколений назад. Сегодня Европейский союз отчаянно нуждается в цели помимо самообеспечения и выживания, но его институты устроены таким образом, чтобы предотвратить ее появление.

Назад в СССР — 3