Персональный договор с Богом

Представления об особом пути народа становятся популярны в период провала реформ, иностранных оккупаций, гражданских войн и революций, а также резкого обострения нищеты при экономических кризисах. Рассмотрим несколько интересных примеров того, как разные западные государства, которые в нашем представлении часто выглядят представителями некоего единого европейского пути развития, на самом деле, проходя через крутые повороты истории, декларировали наличие своего особого пути.

Первый пример такого рода — Португалия. Для нее сложной эпохой стали XVI—XVII века, когда эта маленькая страна должна была сосуществовать на Пиренейском полуострове с самым сильным европейским государством — Испанской державой Габсбургов.

С одной стороны, Португалия гордилась прошлым — формированием империи, великими географическими открытиями, завоеванием заморских территорий. Ведь все эти достижения были обеспечены чрезвычайно малыми силами, что свидетельствовало, как говорила мифология (созданная в том числе и великим португальским поэтом Камоэнсом в его «Лузиадах»), о героизме и могуществе лузитан (португальцев). С другой же стороны, по объему военных и финансовых ресурсов Португалия была не сопоставима с Испанией, а потому могла запросто потерять свою независимость, как потеряли ее все прочие государства, расположенные на Пиренейском полуострове.

Утрата независимости действительно произошла при Филиппе II Испанском. В результате несколько десятилетий Португалия находилась под властью короны Габсбургов. Фактически встал вопрос о том, имеет ли Португалия право на существование или же это часть Испании, наряду с Кастилией, Арагоном, Леоном, Эстремадурой, Андалусией, Галисией.

И вот когда этот вопрос стал всерьез беспокоить общество, появилась своеобразная португальская теория особого пути. Она была сформулирована в многотомном труде «Лузитанская монархия», публиковавшемся на протяжении более 130 лет. Монах Бернарду ди Бриту в первых частях повествования начал рассказ с тех времен, когда мир был еще лишь задумкой Создателя. «Как выяснилось», само существование Португалии входило изначально в замысел Бога. А из этого, естественно, следовало, что существование независимой страны является не исторической случайностью, но составной ча­стью Божественного плана по сотворению мира. Господь, согласно «Лузитанской монархии», лично спустился на землю, чтобы создать новое государство и Сам беседовал об этом с военным лидером Афонсу Энрикишем, который стал первым португальским королем.

В произведениях различных национальных авторов можно обнаружить, что португальские герои превосходят всех прочих в мировой истории, включая Александра Македонского, Траяна и т. д. «Нет на известной нам земле народа, которому все люди были бы обязаны больше, чем португальцам», — отмечал Амадор Аррайш. А в одной книге 1631 года встречается следующее «логическое» умозаключение: испанцы побеждают все другие народы. История показывает, что португальцы побеждали и испанцев. Значит, португальцы — самый храбрый народ на земле.

Подобная мифология была чрезвычайно важна для эпохи испанского владычества. Возможно, именно она, наряду с регулярно переиздававшейся поэмой Камоэнса, во многом обеспечила восстановление португальского государства.

Следующий пример — Польша. Теория «особого пути» формируется на польских землях примерно в то же время, что и на португальских. И так же как в Португалии, в Польше это было связано с тяжелым периодом существования государства, с непосредственной угрозой его независимости.

Начиналось польское мифотворчество еще с того, что в XV веке возникла идея происхождения шляхты от древних сарматов. Зафиксирована она, в частности, в знаменитых «Анналах» историка Яна Длугоша. Сама по себе эта идея в общем-то не сильно отличалась от близких по духу многочисленных мифов о происхождении народов, распространенных в других странах. Древние римляне, например, возводили себя к еще более древним троянцам.

Пока Польша была сильна, значение мифотворчества не выходило за определенные рамки. Однако в XVII столетии ситуация стала резко меняться в худшую сторону. Целый ряд военных неудач поставил под сомнение существование некогда мощного государства. Страшные удары по полякам были нанесены в основном шведами (знаменитый «Потоп»), но и Россия активно расширялась за счет своего ослабевшего западного соседа.

На этом фоне в Польше сформировалась так называемая идеология сарматизма. Доминирующее положение католицизма привело к возникновению своего рода мессианизма. В сарматизме закрепилось представление об исключительной роли поляков в осуществлении Божественного промысла. Это отражалось, например, в убеждении, что сам Бог покровительствует Речи Посполитой. И потому среди шляхты пользовался популярностью миф о Польше как об оплоте христианства, убеждение, что именно Речь Посполитая призвана защитить христианский мир от его многочисленных врагов.

Это убеждение получило во второй половине XVII столетия серьезное фактическое подкрепление в связи с тем, что именно польский король Ян Собеский одержал несколько впечатляющих побед над турками и остановил их продвижение на Запад, защитив, в частности, Вену. Польша действительно на некоторое время стала спасителем христианского мира, и это утвердило старое представление шляхты об особом предназначении страны.

Сербский миф об особом пути в некотором смысле противоположен мифу польскому. Поскольку Сербия долго находилась под турецкой оккупацией, сравнительно поздно обрела свою государственность и, увы, не смогла прославиться великими подвигами на земле, особый путь народа стал трактоваться как путь построения «Небесной Сербии» — величественной и лучезарной, которую образовали многие миллионы праведных сербов, достигнув тем самым цели, поставленной перед народом самим Господом.

На протяжении долгих лет страданий формировались представления, которые ярко отразил в ХХ веке святой Николай Сербский (Николай Велимирович). Он писал, в частности, что ни один другой народ в мире так верно не служил Христу. Именно в этом, а не в земных деяниях состоит предназначение сербов. Какой иной народ так любит истину и так нелицемерно говорит правду? Какой иной народ построил так много храмов на Балканах? Какой иной народ не знал в своей истории борьбы между церковью и государством? У какого иного народа столь много правителей добровольно ушло от власти в монастырь?

Особые страдания, которые пришлось претерпеть сербам, согласно трактовке св. Николая, являются признаком богоизбранности, «ибо кого Бог любит, того и наказует». Много мучились на своем веку и другие народы, но ни один не претерпел таких мук. Даже русские на треть не страдали, как сербы.

Особый путь для сербов — отнюдь не фигуральное выражение. Они даже могут его описать совершенно конкретно. «История сербов, — отмечал св. Николай, — вся трагична. Путь народа ведет по опасной крутизне над бездной. Этим путем может пройти без страха лишь лунатик. Такие ужасы подстерегают на этом пути. Если бы сербы смотрели вниз, в пропасть, над которой грядут, они устрашились бы и скоро упали и пропали. Но они глядели ввысь, в небо, на судьбоподателя Бога, с верой в Него — и шагали бессознательно, или едва сознавая, что делают. Поэтому они смогли преодолеть путь по отвесным скалам, какими ни один народ белой расы доселе не проходил».

А вот главный вывод, который делает св. Николай: «Подобно тому, как Христос определил исключительно большую задачу своему любимому ученику — святому Иоанну, так Он поставил большую задачу и сербскому народу, уготовав ему великую миссию меж ближними и дальними народами». Православным славянам и прочим православным народам предстоит спасти человечество. Опираться спасатели будут на Россию, как самое мощное государство, но вооружаться им предстоит программой сербского народа.

Философия, предполагающая всемирную мессианскую роль сербов, по понятной причине, скептически относилась к югославскому государству, сузившему масштабы деяний народа до малого региона. Но любопытно, что в социалистической Югославии после Второй мировой войны идея особого пути не исчезла, а трансформировалась, придав мессианству земное измерение. Югославы, ведомые сербами, как самой большой нацией, полагали, что они строят единственно правильный социализм, основанный на рабочем самоуправлении, а не на бюрократическом централизме, как это было в Советском Союзе. Югославская экономическая модель оказалась совершенно уникальной. Она вдохновляла сторонников особого пути вплоть до момента развала Югославской федерации, вызванного помимо прочего и ущербно­стью рабочего самоуправления.

Описанные выше португальский и польский примеры имеют лишь косвенное отношение к современным мифам, поскольку рождались в иную эпоху и были ориентированы на восприятие лишь сравнительно небольшой привилегированной частью общества. Гораздо большее значение имеет для нас мифология времен распространения национализма, поскольку сегодняшние представления об особом пути России корреспондируют напрямую именно с ними. Сербский миф как раз из их числа. Но и крупнейшие европейские страны не избежали в своей истории подобного мифотворчества.

Рассмотрим, каким образом националистическая мифология развивалась в Англии. Еще в середине XVI века из уст крупных деятелей церкви можно было услышать странные заявления о том, что у Бога есть национальность. «Господь — англичанин», — заявил, к примеру, будущий епископ лондон­ский Джон Эйлмер. Он призвал своих соотечественников благодарить Господа по семь раз на дню за то, что тот создал их англичанами, а не итальянцами, французами или немцами. «Господь со своими ангелами сражался на ее (Англии. — Д. Т.) стороне против чужеземных врагов», — напоминал епископ.

Эти заявления, впрочем, были скорее сродни ранней португальской и польской мифологии; о них говорилось выше. Другое дело — высказывания, обращенные к широким народным массам, распространившиеся в английском обществе несколько позже. К концу XVI столетия в Англии появляются любопытные славословия в честь английского языка.«Итальянский язык — благозвучен, но не имеет мускульной силы, как лениво-спокойная вода; французский — изящен, но слишком мил, как женщина, которая едва осмеливается открыть рот, боясь испортить свое выражение лица; испан­ский — величественен, но неискренен и ужасен, как дьявольские козни; голландский мужественен, но очень груб, как некто все время нарывающийся на ссору. Мы же, заимствуя у каждого из них, взяли силу согласных итальянских, полнозвучность слов французских, разнообразие окончаний испанских и умиротворящее большое количество гласных из голландского; итак, мы, как пчелы, собираем мед с лучших лугов, оставляя худшее без внимания».

Забавно, что через полтораста лет Михайло Ломоносов соорудил похожее славословие в адрес русского языка. «Карл V, римский император говаривал, что ишпанским языком — с Богом, французским — с друзьями, немецким — с неприятелями, итальянским — с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашел бы в нем великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность итальянского, сверх того, богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка».

Англия не испытывала ужасов иностранного господства, как Португалия или Польша, однако в середине XVII столетия для этой страны настал вдруг чрезвычайно тяжелый момент. Рухнула монархия, общество оказалось расколото противоборствующими группировками. Именно в эпоху английской революции, когда народ испытывал чрезвычайные трудности, представление об отдельных особенностях нации стали постепенно трансформироваться в своеобразную теорию «особого пути». Как евреи времен Ветхого Завета имели особый договор с Богом, так и англичане времен восстания пуритан считали себя вторым Израилем, постоянно возвращаясь к этой метафоре в парламентских спичах и памфлетах, а также в церковных церемониях. Трудности, которые англичанам приходилось преодолевать на практике в сравнении с другими народами, компенсировались в сознании тем, что именно себя пуритане считали народом избранным, народом мессианским, народом, призванным установить истинную Церковь на земле взамен окончательно разложившейся Римско-католической.

Источник