От наемного рабочего и прибавочной стоимости к «креативному классу» и интеллектуальной ренте?
Эксплуатация творческой деятельности: специфика объекта, содержания и форм
С содержательной точки зрения в рамках категориального поля классического марксизма присвоение прибавочной стоимости и эксплуатация наемного работника вузком смысле слова (рассматриваемая лишь как отношения такого присвоения) также вступают в противоречие со всеми основными параметрами пространства и времени со-творчества, которые мы характеризуем понятием «креатосфера»1, включающим три слагаемых.
Первое — ресурсы творческой деятельности — все феномены культуры, включая результаты научной, образовательной, технической, художественной, социальной деятельности, которые можно определить как новую культурную ценность (при всех сложностях выделения новизны это — рабочее понятие креатологии). Если мы на время абстрагируемся от социально-экономической формы, в частности — частной собственности на информацию, то мы можем утверждать, что с «технологической» точки зрения они не ограничены. Поэтому креатосфера — это мир, качественно отличный от традиционно анализируемой экономистами материи, где ресурсы всегда ограничены с «технической» точки зрения. В этой постановке вопроса в принципе нет ничего особенно нового: то, что одно платье может носить только один человек, а правилом 2+2=4 может пользоваться каждый, то есть в потенции все, знали еще древние греки. Другое дело, что в этом случае присутствует иное ограничение. Если в мире ограниченных ресурсов потребности традиционно рассматриваются как безграничные, то в креатосфере именно потребности ограничены (прежде всего способностями: не у каждого есть желание изучать тензорное исчисление и читать романы Толстого или Гессе).
Если же мы вернемся в реальный мир, где есть социально-экономические отношения — рынок, капитал, частная собственность, то здесь ситуация станет иной. Безграничные по свое природе ресурсы креатосферы окажутся объектами частной собственности, что порождает целый ряд важных следствий, к которым мы, однако, обратимся ниже.
Второе слагаемое креатосферы — процесс творческой деятельности (всеобщего труда в терминологии К. Маркса) В советском критическом марксизме (и не только) эти идеи были существенно развиты М. Бахтиным, Г. Батищевым, В. Библером, которыми, в частности, было показано, что творчество есть всегда со-творчество, диалог всех креато-ров. В этом смысле продукт деятельности ученого, художника, учителя всегда есть одновременно результат и (1) его индивидуальной деятельности, и (2) его диалога со всеми его учителями и коллегами, с авторами всех прочитанных им книг и услышанной им музыки, с природой, понимаемой в данном случае как эстетическая ценность, а не источник сырья и т. п. В силу этого количественно определить долю конкретного творческого работника в новом креативном продукте принципиально невозможно. Данный тезис будет играть важную роль в обосновании дальнейших выводов, и потому мы хотели бы акцентировать на этом внимание. И еще один важный акцент: субъектами творческой деятельности в современном мире являются не только лица свободных профессий, не только финансовая и менеджмент-«элита», но и все «рядовые», «массовые» креативные работники — учителя, врачи, художники, ученые, инженеры, библиотекари, рекреаторы природы и общества...
Третье слагаемое креатосферы — это продукты творческой деятельности, которые с «технологической» точки зрения так же не ограничены, как и ее ресурсы. В результате с этой точки зрения в креатосфере становится возможной «собственность каждого на все». (Этот тезис, ранее сформулированный В. Межуевым, недавно был воспроизведен на Западе М. Хардтом и С. Жижеком.) В мире креатосферы каждый в потенции есть собственник романов Толстого и формул Эйнштейна: собственная природа культурных ценностей не создает никаких границ для того, чтобы каждый мог их распредметить (но не потребить). В этом принципиальное отличие собственности каждого на все (всеобщей, общедоступной) от общественной (государственной и др.) собственности, доступ к которой всегда так или иначе ограничен. Другое дело, что, как мы уже заметили выше, далеко не каждый обладает способностями к такому распредмечиванию (не говоря уже о социально-экономических ограничениях: начиная с платности образования и заканчивая платой за доступ к информации, что является типичным явлением в современной экономике); но это, повторим, — вопрос ограниченности потребностей, а не результатов творческой деятельности. Последние так же, как и ее ресурсы, «технологически» не ограничены, хотя социально-экономическая форма (например, частная собственность) может такое ограничение вносить, порождая противоречие между «технологической» безграничностью ресурсов и продуктов креативной деятельности, с одной стороны, и социально-экономиче скими ограничениями (частной собственностью) на них, с другой.
После этих предварительных замечаний мы можем перейти к вопросу об эксплуатации творческой деятельности. В данном случае исходным будет некоторое ограничение поля нашего исследования.
Во-первых, здесь мы рассматриваем только отношения эксплуатации наемного творческого труда капиталом. Мы абстрагируемся от отношений, в которых творцы
— выступают как «лица свободных профессий» (self-imployed) или члены кооперативов, сотрудники государственных (public) клиник, школ, университетов или работники НПО;
— имеют (или, точнее, имели, поскольку речь идет об отдаленном прошлом) статус рабов (как, например, легендарный Эзоп) или крепостных (как, например, многие российские актеры или художники в XVIII—XIX веках);
— творят (или, точнее, творили) в СССР как настоящие энтузиасты, за гроши или вообще бесплатно, работавшие на благо своей Советской Родины, или создавали новые технологии в сталинских «шарашках».
Предметом нашего анализа, повторим, являются все те субъекты творческой деятельности, которые работают по найму на капиталистических предприятиях.
Исторически этот тип работников появился столетия назад, но массовым слоем творческие наемные работники стали только в последние десятилетия, когда профессии программистов и исследователей в частных корпорациях, преподавателей частных школ и университетов и т. п. превратились в массовые. Да и сегодня количественно большую часть занятых в указанной сфере по-прежнему составляют индустриальные наемные работники, и мы об этом специально писали выше. Однако особенностью нынешней стадии позднего капитализма является их превращение в социальный слой, чья деятельность определяет лицо современного технического (и не только) прогресса. Кроме того, в условиях позднего капитализма отношения капитала и креативного наемного труда имеют свою специфику,
0 которой скажем ниже. Далее мы специально остановимся и на некоторых особенностях творцов, работающих в условиях рыночной экономики, но являющихся собственниками создаваемого ими продукта.
Во-вторых, для этой статьи характерен столь же высокий уровень абстракции, как и в третьем отделе
1 тома «Капитала» К. Маркса, где только вводится понятие прибавочной стоимости (естественно, речь идет не о качестве и фундированности исследования, а о мере абстрагирования от многих факторов). Мы специально не ставим многие актуальные вопросы современных отношений найма и эксплуатации тех или иных видов креативных работников.
Таким образом, мы можем зафиксировать исходный тезис: классическая капиталистическая эксплуатация наемного труда в том виде, в каком она описана К. Марксом, предполагает, что (1) капитал приобретает не труд, не человека, а только рабочую силу. Личность человека, его «бессмертная творческая душа» в условиях классического капитализма капиталу не продается: собственно человеческие функции труда, прежде всего целеполагание, осуществляет капиталист. Поэтому (2) именно последний (собственник средств производства) организует процесс производства и командует трудом (напомним: здесь мы абстрагируемся от наличия менеджеров и т. п.). Роль работника сводится к исполнению приказов капитала. Соответственно (3) результат этой деятельности есть продукт заданной капиталом (а не работником) кооперации, и его качества предопределены капиталом; и если работник не может обеспечить создание данного результата, то его заменяют на другого. Наконец, (4) с точки зрения марксисткой теории феномен эксплуатации связан с тем, что в результате производительного процесса создается товар, стоимость которого превышает стоимость совокупной рабочей силы, затраченной на его создание, и стоимость перенесенных на данный товар средств производства. Эта разница и является прибавочной стоимостью, результатом эксплуатации наемного работника, ибо вся вновь созданная стоимость с точки зрения марксизма создается трудом (кроме того, труд, в силу своего двойственного характера, переносит стоимость средств производства на конечный товар).
Если же мы переходим к миру, лежащему «по ту сторону» собственно материального производства, то здесь результатом деятельности, как мы уже многократно отмечали, оказывается не товар, отчуждаемый и продаваемый на рынке, а собственно деятельностный процесс и саморазвитие работника в этом процессе плюс культурная ценность. Эти результаты принципиально неотчуждаемы от работника: отчуждение может быть характерно лишь для материального носителя этой культурной ценности.
Возникает противоречие: с одной стороны, содержание креативной деятельности делает ее эксплуатацию невозможной; с другой — налицо капиталистическая форма такой эксплуатации. И хотя та же практика показывает, что во многих отношениях наемный креативный работник подчинен капиталу в гораздо меньшей степени, чем «обычный», практика эксплуатации наемного креативного труда корпорациями бросает вызов марксистской теории, доказывающей, что такая эксплуатация невозможна.
Каким же может быть ответ на этот вызов?
Это большая стаття по политической экономии, и целиком она лежит здесь